СЛУГА
«Вчера посмотрел «Ночной Дозор». Нет, я, конечно, его читал. И «Дневной» тоже; а вот неделю назад купил «Сумеречный», только руки все никак… И, думаю, вряд ли дойдут.
Сложно все это рассказать.
Но придется.
Помните саму книгу — тема равновесия и контроля проходит через нее красной нитью. Философия, не самая понятная, да и не очень толковая по сути, ничего не объясняющая, а лишь говорящая тебе (если ты, конечно, склонен верить подобной чуши) — «Помни — где-то есть люди, защищающие тебя от зла, мрака и боли; люди, принимающие на себя удар; люди, живущие этим и ради этого».
Где-то есть люди…
Наверное, я начинаю не с того. Опережаю события. Хотя нет ничего хуже хронологии, слепого следования времени и фактам. Разве не интересны, не интригующи голливудские фильмы, прерывающиеся на прошлое, будущее, на параллельные и виртуальные сюжетные линии? Еще как! Примеров масса — «Подозрительные лица», «Шоу Трумэна», «21 грамм»… Я всегда любил фильмы, в которых понятно, о чем идет речь, только в последние двадцать секунд; вот только весь фильм чувствуешь себя полным идиотом…
Я готов, как никогда, к тому, чтобы попытаться насытить свой дневник сюжетной линией, перекрестиями прицелов и словесных баталий, чудесами и буднями — готов претендовать на нечто, напоминающее «Ночной Дозор». И при этом очень не хочу оказаться вторичным, оказаться вялым, безвкусным подражателем.
Не хочу оказаться выжатым и вновь опущенным в воду пакетиком чая.
Хотя… Как сказать, как сказать. Выжатым… Пожалуй, этого у меня не получится — даже если я очень постараюсь.
Из моего пакетика всегда выйдет неплохая заварка.
Вы когда-нибудь слышали такой термин — «писательский скилл»? Полгода назад, когда я пытался выложить на просторах Интернета свои произведения — первые, неокрепшие, зеленые рассказы — один из читателей сравнил меня с зубрами, с классиками жанра и ткнул пальцем в тексты, посчитав, что (цитирую) «…У того же Лукьяненко писательский скилл повыше будет».
Был. Теперь уже нет. За это время я поднабрал в свои мозги такую кучу дерьма, что построить многоэтажную фразу, которая в начале вызовет у читателя смех, а в конце слезы, для меня давно не проблема. Не верите? Перечитайте эту страницу — разве я ошибаюсь?!
Так… Увлекся, как обычно. Теперь надо вернуться к тому, с чего начал. Вот блин, всегда упирался рогом в начало — первые строки порой настолько бессмысленны, что поражаешься, откуда берется все остальное; никакой логики, на дворе март, а в окна врывается «свежий осенний ветер». Чушь.
Давайте так. Я просто буду рассказывать. О себе, о своей жизни. О том, как все произошло, и почему я никогда не прочитаю «Сумеречный Дозор».
Помните, я начал с того, что где-то есть люди? Этакие Люди с большой буквы, эти, будь они неладны, Иные, или еще какие-нибудь — «а вы друзья, как ни садитесь, все ж в музыканты не годитесь»?
Так вот. Никого нет. НИ-КО-ГО. Нет и никогда не было. И даже не надейтесь. Не придут. Не спасут. Не помогут.
Вранье все это. Чистой воды. «Братья Гримм все придумали…»
А ведь знаете — так жаль… Честно. Аж зубы скрипят, настолько нелепо все…
Ладно. Вперед. А вы потом сами решайте. Я уже решил. Насчет «Сумеречного Дозора». Не буду читать. Простите уж, господин Лукьяненко.
То, о чем мне хочется рассказать, случилось не так уж давно, три дня назад. Конца и края не видно тому кошмару, что поселился в душе. А начало всему положило мое желание заработать. Банальное начало. Когда человек понимает, что ему не хватает на жизнь, это самое понимание повергает его в шок. Правда, прежде он пытается охватить взглядом окружающее пространство и найти, где же можно поднять деньги с земли; вот тогда и выясняется, что он никому не нужен — и, соответственно, никто не собирается ему платить. Знаний и умений недостаточно, чтобы предложить себя на рынке услуг, наглости тоже пока не насобирал, воровать не научился, на второе образование времени нет, а работать на бензоколонке или автостоянке глупо, ибо можно растерять и все то, что еще пока есть в голове.
Когда я сам посмотрел на свою жизнь со стороны и понял, что мне не светит доставать деньги из любого кармана брюк, не задумываясь о том, откуда же взять еще, этот самый шок поразил меня в самое сердце; однако не все было так плохо, как я описывал несколькими строками выше. Кое-что я все-таки умел.
Я умел УЧИТЬСЯ.
И мне пришло в голову, что я просто обязан научиться чему-нибудь. А когда мой взгляд упал на компьютер, до сегодняшнего дня бестолково стоявший на столе, то понял, что моя будущая работа будет связана именно с ним.
Я опустился перед компом на стуле, посмотрел на свое отражение в темном экране монитора и спросил сам у себя — а чем бы я хотел заниматься? Что такое может увлечь меня и принести не только радость от работы, но и реальный доход? Что даст мне повод вновь уважать самого себя?
Мне кажется, что ряд людей, читающих сейчас эти строки, уже догадались, что же именно я выбрал. Нет, не идиотские затеи типа кражи виртуальных денег, взлома далеких и таинственных систем, похищение паролей и прав доступа — ничего похожего. Мне вообще всегда претило хакерское искусство, да и за искусство-то я его не считал, так — баловство одно. Сидишь за компьютером, пьешь пиво, разглядываешь строки в консоли, делаешь какие-то выводы, радуешься каждому открытому порту… Чушь. Хотелось чего-то более реального, чего-то, что можно, грубо говоря, подержать в руках.
И я нашел. Все оказалось просто.
Программирование.
Каково? Я, честно говоря, сам сейчас не могу объяснить, как же так получилось, что я обратил внимание на написание баз данных. Вроде бы и реального приложения подобных умений в моей жизни никогда не было — но, тем не менее, я кивнул сам себе, вышел на улицу и через пару часов вернулся домой с несколькими книгами под мышкой.
Я чувствовал, что сумею; я просто обязан был научиться. Дело было не только в возможности обрести заработок — включились уже какие-то другие механизмы самореализации, необходимость подобного образования приятным зудом отзывалась во всем теле…
Да и слово какое приятное — «Дельфи»…
Сразу давайте договоримся — никаких споров о том, что лучше; я выбрал Паскаль, вы можете пробовать все остальное. Примите это за константу. Другого варианта на этих страницах не будет.
Итак, я разложил перед собой книги, нашел в Интернете ряд ссылок и погрузился с головой в процесс осознания всего того, что скрывается за словом «Дельфи». И, едва я прочитал первые несколько слов, то понял, что охватить все нахрапом вряд ли удастся. Короче, я заятрял на всех эти циклах, операторах, процедурах, методах и объектах. Вроде бы все по отдельности было до ужаса логично и элементарно — но только попробуешь хоть что-то сделать, как выходит какое-то бессмысленное нагромождение — бесконечные ошибки при компиляции и тому подобная дребедень.
Конечно, я начинал, как и все, с банального «Hello, world». Конечно же, у меня все получилось — такие вещи просто не могут не получиться. Хочешь понять, как работает программа дяди Борланда — создай форму, кинь туда кнопку, напиши процедуру «Close», запусти, нажми кнопку — и форма закроется. Замечательная получается игрушка.
Вот только программа, состоящая из голого поля с торчащей посредине кнопкой никому почему-то не нужна — даже в качестве прикола. Это я понял сразу…
Может быть, кому-то все, что я сейчас рассказываю, может показаться неинтересным. Но вот, елки-палки, читают же люди эти порой глупые, а порой просто непонятные «ЖЖ», которые стали едва не новой формой сетевой религии — почему вам не прочесть то, как какой-то паренек из глубинки взялся изучать «Дельфи». Тем более — все, что будет дальше, напрямую с этим связано.
Все дело в том, что слишком уж много в нашей жизни отводится случаю — хотя огромное число философов, авторов классической литературы и еще куча всяких людей, занятых исследованием базиса человеческого существования, считают, что это не так; что все очень закономерно вытекает одно из другого и при желании всегда можно выстроить очень и очень логичную цепочку между двумя, казалось бы, никак не пересекающимися событиями.
Вот и я — человек, живший до поры до времени по законам этих людей, внезапно проникся ролью случая в истории. И, будучи поставлен перед фактом, скажу вам — если уж случаев не бывает, то все, что произошло со мной — стопроцентное исключение из этого правила.
Пытаясь сообразить, что же мне делать дальше, раз уж мозгов не хватает, я понял, что без наставника в этом деле не обойтись. И вот тогда я вспомнил про Ткачева.
Про Мишку Ткачева, с которым мы учились в одном классе. Он после школы выбрал информатику, я — литературу и журналистику (как выяснилось, зря — стать знаменитым в этой области практически невозможно, если только у тебя нет в кармане кучи баксов… Вот блин, опять все деньги, деньги!..) Безусловно, Мишка в то время понятия не имел, правильный ли ход он делает. Что такое одна тысяча девятьсот девяностый год? Никаких «Пентиумов», «Винду» напишут еще только через пару лет, программы кропают на каком-то Бейсике — короче, болото. И, тем не менее, выбор он сделал — и, как выяснилось, верный.
Мало какая отрасль рванула за столь короткие сроки так далеко вперед. Пожалуй, космонавтика — и та тормознула на многие годы с развалом всего и вся. А вот компьютеры, программирование и прочие атрибуты хай-тека могут дать кому и чему угодно много очков форы. Мишка удачно устроился в этой нише, освоив все тот же Паскаль, пропитавшись им насквозь, словно верой. Иногда казалось, что он даже говорит, стараясь строить фразы исходя из законов языка не русского, а алгоритмического.
Человек своего рода свихнувшийся — так можно было бы охарактеризовать его; но все оказалось гораздо хуже. Мне очень неприятно об этом вспоминать, но факт остается фактом — у него было еще одно увлечение, которое сыграло немаловажную роль во всем происходящем, поэтому не могу о нем не упомянуть.
Имя этому увлечению — «огненная вода».
Бесконечно долго можно говорить о том, сколько хороших людей сгубила эта жидкость и сколько еще погубит. Не хочу выходить за рамки моего рассказа, черпая сочувствие и сожаление из образа Ткачева; просто… В общем, его просто жаль.
Он пил, сколько я его помню. В смысле, помню-то я его со школы, тут я немного погрешил против истины. Пить он начал года, наверное, три назад — и никто из его друзей не мог никогда толком сказать, что же послужило толчком к падению. Не было в его жизни ни горя, ни смертей, ни неразделенной любви…
Почему-то вдруг подумалось — а что я знаю про него по-настоящему? Может, и было все это — но я склонен считать иначе.
Короче, вспомнил я про Мишку и тут же понял, что ни к кому другому за помощью идти смысла нет — ведь лучше Ткачева объяснить чего-нибудь о компьютере и программах не мог никто. Вот только застать его надо было трезвым, лучше с утра — пусть даже больной, но еще с ясным рассудком, он все-таки лучше, нежели с заплетающимся языком и перепутанными пальцами, не попадающими в клавиши. Часы к тому времени показывали уже послеобеденное время, я покачал головой, прикинул свои финансы и решил, что завтра утром возьму немного пива и буду использовать его в качестве приманки — если захочет полечить голову, будет более сговорчивым.
Такой подход может показаться жестоким, но — друзьями закадычными мы с Ткачевым никогда не были, да и знал я о том, что жмот он порядочный; если не захочет делиться информацией, то клещами из него ничего не вытащишь. Поэтому — как говорили иезуиты, «цель оправдывает средства».
По деньгам — хватало бутылок на пять. Если разливное, то выигрыш получался приличный. Приняв решение, я успокоился, запустил новую игрушку и оторвался по полной…
На утро я первым делом рванул на «точку», взял четыре литра свежего «Жигулевского» и несколько пакетиков «Кириешек» и помчался к Ткачеву, чувствуя, как в кармане куртки бьется и просится наружу мой винчестер — мало ли сколько инфы сумею стрясти с Мишки?
Насчет его утреннего состояния я оказался прав — дверь мне открыл человек, обозленный на все и вся, мутный взгляд блуждал где-то поверх моей головы, трясущиеся пальцы звенели ключами, закрывая замки за моей спиной. В воздухе стоял запах перегара, корейских салатов и еще чего-то, приторно-сладкого. Я не мог сразу понять, но когда увидел возле вешалки женские туфли, голубую блузку на кресле и ткнулся взглядом в закрытую дверь спальни, то понял, что это какие-то дешевые духи.
— Чего тебе? — спросил Ткачев, впустив меня и глядя по-прежнему куда-то мимо. В ответ я молча поднял перед его глазами пакет. И хотя угадать его содержимое простому человеку с первого мгновенья было практически невозможно, Мишка выпрямился, как бамбуковый прут, глаза сверкнули, он схватил меня за руку повыше кисти и быстро завел на кухню.
Я почувствовал, что с первых же шагов теряю инициативу — Ткачев видел во мне просто «Скорую помощь». Я попытался вырваться — безрезультатно. На столе оказались две больших пивных кружки, ловким движением Мишка выхватил у меня пакет, открутил пробку с одной из пластиковых бутылок, опрокинул ее, пена и пиво рванулись в кружку…
Знаете, алкоголизм ведь все-таки болезнь. Если понимаешь, что этот человек болен, начинаешь относиться к нему несколько по-иному. С жалостью, что ли. С некоей долей понимания, что не сам он уже рвет пробку с бутылки, что это больной организм приказывает ему, что сейчас делать, какими глотками и какую жидкость пить. Мозги, уставшие и воспаленные, требуют увеличить дозу этилового спирта в метаболизме. Никакой прихоти, никакого управления своими желаниями — деваться уже некуда. Был человек — и нету.
Было горько смотреть на то, как он ждет, когда наполнится кружка. Был бы, наверное, поздоровее, наклонил бы ее, лил медленно, ждал, когда опадет пена; сейчас все не так — плюхнул бутылку, белая шапка рванулась на стол, он схватил кружку обеими руками и жадно прильнул к ней, не замечая, как покрывается пеной от подбородка до колен.
Он напоминал человека, только что вышедшего из пустыни. На какое-то мгновенье мне показалось, что я пришел не по адресу — уж очень плохо он выглядел. Но с каждым глотком к нему возвращалось все то человеческое, что вечером было похоронено в стакане. Он поставил кружку на стол, протянул руку за спину, ловким движением ухватил за кончик полотенца и утерся.
Из спальни что-то пробурчали.
— Не обращая внимания, — сказал Ткачев и налил себе вторую, полную. На этот раз он был чуточку осторожнее, расплескав гораздо меньше. — Спасибо тебе, — вставил он пару слов между глотками.
Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть и ждать, когда же и третья кружка уляжется на свое место в желудке. Ткачев поставил ее на стол, сжал губы и зажмурился, прислушиваясь к тому, что происходило сейчас в его организме.
— Неправильно проведенная опохмелка ведет к запою, — сказал он, не открывая глаз. — Стоп!
И взглянул на меня. Я поразился перемене, которая случилась с ним за последние несколько минут. Передо мной стоял абсолютно вменяемый, спокойный, слегка покачивающийся человек с осмысленным взглядом.
— Так ты зачем пришел? — спросил Мишка, видя мое замешательство. — Ведь не затем же, чтоб меня пивом напоить?
Конечно же, нет. Я смотрел на него, не в силах произнести ни слова. Из спальни снова что-то крикнули. Противный, визглявый девчоночий голос. Ткачев указал мне на табуретку, после чего пошел в комнату. Там что-то прошуршало, скрипнула дверь — похоже, в спальне кто-то одевался. Через несколько минут цокот каблуков подтвердил мои мысли, девушка вышла в коридор, взглянула на меня, хмыкнула… Я даже не потрудился ее рассмотреть — прекрасно понимаю Ткачева, он и сам был неприятно удивлен, увидев ее трезвым. Тем временем девица подошла ко мне, взяла со стола недопитую бутылку, обеими руками поднесла ее ко рту и опустошила.
Я подумал, что хорошо сделал, не выставив на стол вторые два литра. Ткачев подошел, пихнул даму в спину и выставил за дверь. Потом высыпал в ладонь горсть сухариков и сквозь хруст предложил мне пройти в комнату; я подчинился, подхватив с пола пакет. Сам Мишка взял кружки.
Комната разительно отличалась от кухни с жутким бардаком на ней. Похоже, к компьютеру и всему, что с ним связано, Ткачев относился с благоговением.
Я увидел два больших книжных шкафа с множеством специальной литературы; несколько стопок журналов, перевязанных бечевкой, по углам компьютерного стола; пара принтеров — довольно дорогой лазерный и струйная «дешевка»; несколько разобранных компьютерных корпусов со свисающими наружу проводами расставлены вдоль окна; на маленькой книжной полке возле двери — множество раскуроченных мобильных телефонов (вот уж не думал, что он и в них разбирается). Но больше всего меня поразили книги.
Почти все они были на английском языке. Куча специзданий от самого дядюшки Борланда; какие-то пособия, самоучители, справочники команд. Когда я увидел все это, то первое, что понял — мне никогда не овладеть программированием. Ткачев понял, что именно поразило меня, похлопал по плечу и сказал:
— Впечатляет? Меня тоже.
— Неужели ты все это читаешь в оригинале? — спросил я, не в силах поверить.
— А то… — он развел руками; несколько сухариков упали на пол, он тут же кинулся их поднимать со словами «Пока не раздавили…»
Я присел на диван, собрался с духом и объяснил Ткачеву, зачем пришел. Тот выслушал меня, нахмурив брови и тщательно пережевывая «Кириешки». Трудно было понять — нравится ли ему все, что я говорю, готов ли он поделиться своими знаниями со мной или нет. Он медленно шевелил челюстями, изредка откидывая голову в своем кресле и прикрывая глаза; чувствовалось, что ему стало несравнимо лучше после выпитого пива. Иногда он кидал взгляд на пакет со второй пластиковой бутылкой, но предложений открыть ее пока не поступало.
Тем временем я выговорился; изложение проблемы поиска финансов заняло у меня много времени, а уж попытки внятно объяснить, почему я собрался зарабатывать деньги при помощи «Delphi», было вообще сложно.
Ближе к концу разговора Ткачев зевнул — широко, длинно; я было испугался, что его сейчас разморит, он заснет и из моей затеи ничего не выйдет, но он внезапно наклонился ко мне и сказал:
— Попробуем…
После чего достал из пакета вторую бутылку, открыл ее и медленно и аккуратно налил себе и мне по кружке.
Запустив программу, он пригладил волосы и взглядом предложил мне передвинуться поближе. Я принес из кухни табуретку, присел сбоку.
— Все просто, — сказал Мишка. — Главное — чтобы ты умел логически мыслить. Не факт, что Дельфи будет указывать тебе на ошибки сама. Если ты не в состоянии написать простейший алгоритм, если ты будешь путаться в циклах, потому что не увидишь в них элементарной логики — то путь, что ты выбрал, явно не для тебя.
Я кивнул, понимая все это не хуже его самого.
— Поэтому — слушай и запоминай. Базы данных начинаются всегда с самого простого и самого главного — с цели. Что именно и как ты собираешься упорядочить; зачем тебе все это, и как потом ты вытащишь из своей базы нужные данные. Короче, главное — правильно скомпоновать таблицы и установить между ними связи…
И он принялся мне объяснять все с самых азов. Поначалу я просто слушал, потом принялся записывать в блокнотик. Ткачев, потихоньку отхлебывая из кружки пиво с опавшей уже пеной, постепенно накачивал меня информацией.
Как много зависит от того, каким языком и насколько понятно человек объясняет тебе решение некоей проблемы! У меня через несколько минут общения с Мишкой сложилось впечатление, что он только и создан для того, чтобы читать лекции по информатике, программированию и еще многих дисциплинам, имеющим отношение к точным наукам. Настолько просто и удобоваримо продрались мы с ним через дебри Паскаля, что я даже не заметил, как пролетело около двух часов. Только количество пива в бутылке отмечало ход времени — оно постепенно перекочевало из пластиковой емкости в Мишку, сделав его еще более разговорчивым; вот только речь его стала какой-то вязкой, неуверенной, лишь пальцы все так же быстро порхали на клавиатуре да «мышка» пока ни разу не промахнулась…
Постепенно я начинал понимать — и передо мной все более четко вырисовывались все перспективы того дела, за которое я решил взяться. Я уже видел людей в строгих костюмах, несущих мне чеки за программы, написанные для их мегакорпораций; директоров, предлагающих мне высокие посты в их компаниях; короче, пока все на экране делалось руками Ткачева, жизнь казалась радужной.
— А теперь попробуй сам, — внезапно сказал он мне чуть ли не посредине своей очередной фразы. — Берем в руки приборчик, тычем пальчиками в кнопки, короче — работаем. А я пойду на кухню, сварганю что-нибудь… Вроде яичницы.
Я занял его место, взглянул в расчерченную на бумажке схему и принялся набрасывать тренировочную базу — кое-как, едва ли не на коленке. Время от времени я прислушивался к тому, что происходит на кухне — какое-то шипение, стук кастрюли, шум льющейся воды; Мишка вовсю хозяйничал там, полностью отойдя от похмельного синдрома.
Примерно через полчаса я понял, что овладел некими начальными навыками. Я делал таблицы, присоединял их к проекту, подключал сетки, просматривал данные, компилировал, запускал — все работало. Правда, я понимал, что работает все пока по одной причине — исключительно из-за простоты. Сделать ошибку в том, что я построил, было невозможно.
Это меня и радовало, и пугало одновременно. Я чувствовал, что мое желание работать пока ничем не подкреплено — так, мелочи какие-то.
Ткнувшись пару раз в незнакомые мне функции, я все-таки сумел сделать какую-то ошибку, развел руками и крикнул на кухню:
— Мишка!
И тут же понял, что оттуда не доносится ни звука, только потягивает чем-то горелым. Я выскочил из-за компьютера и бросился на кухню.
Картина была довольно типичная, прямо-таки из бывших совдеповских «чернушных» фильмов. Мишка спал, навалившись грудью на стол; на плите благополучно начинала гореть яичница; а рядом со спящим Ткачевым стояла полупустая бутылка водки и стакан.
— Эх, елки-палки! — я ринулся к плите, спасая комнату от вони и возможных пожаров. — Нашел свою заначку!
Сами понимаете, после почти двух литров пива, влитых, грубо говоря, на старые дрожжи, хлебнуть еще грамм двести водки — задача не для слабых. Сам я, пожалуй, явно бы не рискнул устроить себе подобную проверку — мои способности на этом поприще несравненно ниже.
Сковородку я залил водой и поставил в раковину поверх горы немытой посуды. Самого Мишку я подхватил под мышки и поволок в комнату на диван. По дороге он пару раз открыл глаза, глупо рассмеялся и попробовал мне помогать, но ноги у него заплетались, от чего стало еще хуже. Я пихнул его коленкой под зад, он успокоился и больше не мешал. Увалив его на диван, я накрыл ему ноги каким-то драным пледом непонятного цвета и разочарованно взглянул на компьютер.
Похоже, что наше обучение на сегодня закончилось. Я опустился в кресло, крутнулся в нем пару раз, разглядывая квартиру Ткачева и вслушиваясь в его громкое сопение. Жалко было бросать, едва начав; я попытался продолжить делать то, что начал, опять напоролся на какие-то непроходимые ошибки и бросил. А потом мне вдруг пришло в голову, что неплохо было бы попробовать делать хоть что-нибудь путем слепого копирования. Ведь должны же быть у Ткачева на компьютере какие-то свои собственные разработки, глядя на которые, можно разобраться во многом — а что не получится, так он ведь не будет вечно пьяным!
Я вытащил винчестер из своей куртки и полез под стол. Наладив все, что нужно, я принялся изучать содержимое Мишкиного компьютера и довольно быстро нашел его рабочие документы, папки с исходными кодами, нереализованными проектами, какими-то наработками и просто непонятно с чем. Место на моем диске было более чем достаточно; я выделил все, что посчитал нужным и запустил копирование.
Информация принялась перекачиваться на мой винчестер. Я внимательно следил за ползущей синей полоской и быстро сменяющими друг друга процентами и думал о Ткачеве. Насколько неприятно все это было видеть; падение человека, с которым ты учился вместе не один год и никогда не видел в нем никаких предпосылок к подобному развитию событий. Мы сидели с ним на одном ряду через две парты, всегда писали один вариант и на контрольных по математике он неизменно решал всему ряду — и мне в том числе. Учителя видели в нем будущую звезду точных наук, поэтому никто не удивился, когда он выказал желание поступать на информатику; его благословили, написали кучу достойных характеристик, подготовили к вступительным экзаменам — и он благополучно прорвался в университет.
Помню, после первого курса классный руководитель собрал нас всех вместе — в первый и последний раз. Мишка тогда пришел со своей будущей женой (женился он потом быстро, через месяц, так же быстро и развелся, никому не объяснив причины — детей у них не появилось, вечные скандалы, грызлись по мелочам). Он всех нас грузил своими познаниями в кибернетике, логике и еще куче всяких дисциплин, которые они изучали; наши девчонки смотрели ему в рот и с ненавистью обсуждали за глаза его невесту. Его все любили…
Куда все подевалось? Что сталось с ним, что развернуло его к жизни на сто восемьдесят градусов? Такие вещи не происходят беспричинно; толчок приходит либо извне, либо изнутри. Каждый из подобных Ткачеву может поведать душещипательную историю о том, как все это случилось. Не стоит верить их словам буквально, просто посмотри им в глаза — там есть ответ.
Вот только почему-то в глазах Мишки этот ответ читался очень и очень плохо. Я поймал себя на том, что не отрываясь смотрю на него, пытаясь проникнуть в его тяжелый пьяный сон, почувствовать его, понять…
Компьютер пикнул, сигнализируя, что обмен закончен. Я вздрогнул и вышел из оцепенения, навеянного размышлениями о жизни. Мишка что-то пробурчал, перевернулся на другой бок и потянул плед, стащив его с ног на голову. Я снова нырнул под стол, восстановил статус кво, сунул изрядно потеплевший винчестер в куртку; потом задумался на мгновенье и отправился на кухню.
Остатки водки я вылил в раковину, пустив сильную струю воды, чтобы утопить в стоке даже запах. Сполоснул стакан, прибрался немного на столе, собрал пивные бутылки в углу в большой целлофановый пакет; мне почему-то захотелось отблагодарить его за его знания, за ту информацию, что я сейчас переписал себе и которая, возможно, сделает из меня достойного программиста. Подойдя к двери, я последний раз оглянулся на Мишку, крепко спавшего на диване, вышел на площадку с двумя мусорными пакетами и захлопнул замок.
В тот день, швырнув пакеты в мусоропровод и направившись домой, я и не подозревал о том, что моя жизнь, а точнее, восприятие ее, уже очень скоро бесповоротно изменится. Я нес в кармане куртки огромную кучу информации, которая, как потом оказалась, была способна похоронить многие представления о добре и зле…
Придя домой, я не торопясь, разделся, зашел в комнату, положил винчестер на стол посреди учебников и дисков, сел в кресло и задумался. Черт его знает, что меня там посетило, уже и не вспомню — но просидел я довольно долго. И это несмотря на то, что руки у меня потихоньку чесались; мне не терпелось поскорее начать, но я сдерживал себя по непонятным причинам.
По непонятным тогда… Сейчас-то я прекрасно понимаю себя; мне сложно было вернуться из Мишкиного мира в свой, в нормальный, упорядоченный, ТРЕЗВЫЙ мир. И мне было стыдно, что я здесь, а он — там.
Правда, это быстро прошло. Примерно за полчаса. Несколько вздохов, пару раз протер глаза, хмыкнул, покачал головой — и прошло. Как рукой сняло. Было ощущение, что я принял какую-то таблетку, действие которой потихоньку вытравило из меня всю эту чернуху. Я встал, прошелся по комнате, присоединил винчестер и принялся просматривать все то, что скопировал у Ткачева.
Информации получилось очень и очень много. Около тридцати проектов, в них десятки, сотни юнитов, модулей и прочей дребедени, которая носила гордое имя «Дельфи». Кое-что можно было понять сразу по названиям проектов, но основная масса, похоже, была известна лишь Ткачеву, ибо нумеровалась в каком-то хитром порядке цифрами и буквами.
— Черт ногу сломит, — бурчал я, глядя на все это. Часть скомпилированных проектов можно было запустить — я делал это, глядя на то, с какой легкостью распахиваются передо мной хранилища данных совершенно разных размеров и направлений. — Ну, вот это, пожалуй, я пойму — какая-то фирма по продаже сигарет… А вот это, похоже, чья-то библиотека…
Медленно, но верно я проникал в суть некоторых работ Ткачева. Решив сделать для себя небольшой сборник самых основных процедур, я выдергивал их из кода, собирал в отдельный справочный файл, классифицируя по понятным мне принципам. Спустя несколько часов я накопил достаточную базу для того, чтобы начинать хотя бы слепое копирование — уподобиться студенту, занимающемуся зубрежкой перед экзаменом.
Мне оставалось просмотреть всего три проекта на предмет вытаскивания из них чего-нибудь интересного. Один из них был большим каталогом фильмов, второй — чем-то вроде бухгалтерской программы, правда, я так и не понял, в чем суть и что именно там считалось. А вот третий…
Это был список людей. Ничем особенным не объединенных, никаких общих черт у них я не нашел. Просто — большой список, даже не большой, а огромный. Фамилии, имена, адреса, даты рождений, знаки Зодиака, еще кое-какие непонятные графы с обилием цифр. Напротив всех строчек стояли галочки; меня все это заинтересовало вначале постольку, поскольку в коде этой базы могли быть интересные процедуры по поиску и сортировке (Ткачев всегда отличался нестандартным подходом к своей работе, стоило ожидать и здесь каких-то программерских хитростей и красивых действий).
Я открыл редактор кода, прошелся по нему взглядом, выхватил то, что уже понимал — обработчики нажатий кнопок, некоторые простые циклы… И постепенно понял, что эта база — пожалуй, самое сложное и непонятное из всех проектов, сохраненных на компьютере Мишки. Масса обращений в никуда, к таким виртуальным вещам, как Зодиак и ему подобные — как все это могло работать, трудно было сказать.
Я проверил некоторые непонятные моменты по учебникам и не нашел в них ничего похожего. Ни одна из процедур, обращающихся к полям с цифровыми группами, к полям с таинственными значками, не была определена в книгах. Складывалось впечатление, что Мишка пользовался какими-то недокументированными возможностями «Delphi», не описанными нигде — ни в книгах, ни в справочной системе, ни на сайтах поддержки. Возможно ли, что он сам создал какие-то средства разработки? Вполне, он был человеком очень и очень одаренным, способным на многое — я бы не удивился ничему, в том числе и такому повороту событий.
Поначалу я хотел бросить изучение этого хитрого проекта ввиду того, что моего ума в настоящий момент едва хватало на простые вещи, описанные в каждом справочнике — разбираться в неведомых командах, рожденных явно не без помощи бутылки, у меня не было ни сил, ни желания, ни времени. Выкинув из головы это необычное творение Ткачева, я заставил себя заниматься, используя то, что он рекомендовал мне для начала — «Библию «Delphi» Михаила Фленова. Уж очень он нахваливал мне своего тезку и его способ преподносить информацию. По этой книге я уже через час сделал свой телефонный справочник, выдергивал из него информацию, кропая отчеты, писал свои собственные куски кода и был чертовски горд всем этим — вот только похвастаться было некому…
Тем временем за окном уже стемнело; глаза болели, желудок требовал очередной порции калорий. Я решил на сегодня закончить; себе я казался чуть ли не героем, победившим некоего древнегреческого мифологического монстра — во мне просто бурлила сила программиста, настолько я был уверен в себе, что собирался уже завтра дать в газету объявление о написании баз данных и пройтись по нескольким фирмам в городе в попытках найти достойную работу. Отсутствие диплома не пугало меня — в нашем теперешнем обществе это было далеко не самое главное; я был уверен в том, что смогу произвести впечатление на тех, с кем придется разговаривать, а в качестве доказательства моих знаний и умений я мог привести Мишкины проекты…
Да, дорогие мои читатели, я был готов ради получения работы заняться и плагиатом. Где-то в глубине души сидела гадкая мысль о том, что человек он все равно пропащий, на кой ему сдались все эти давно уже написанные и востребованные программы, на гонорар от которых он благополучно и стал алкоголиком! Вот так-то — и это после всех моих жалостливых рассуждений о Ткачеве и его таланте… Но я решил быть сегодня и сейчас максимально честным перед собой и вами.
Я решил сделать себе что-то вроде демонстрационного диска для тех, с кем мне придется общаться в ближайшее время, доказывая свою силу и умения. Для этого я собрался отобрать несколько самых интересных, на мой взгляд, проектов Ткачева и выписать их на болванку. Изучая их, я уже остановил свое внимание на пяти-шести — не считая последнего, который, как мне казалось, мог создать превратное мнение обо мне. Я был уверен, что, попадись мне действительно грамотный собеседник, я никогда в жизни не смогу объяснить, в чем смысл более чем половины кода этой базы данных; а рисковать таким образом я не мог.
Диск был готов через десять минут. Привод выдвинулся, я взял болванку в руки, приготовил ее на завтра, положив в коробочку поверх всей свой кучи софта. А через минуту понял, что неподвижно сижу в кресле и смотрю на запущенную Ткачевскую базу. Ту самую, со знаками Зодиака.
Совершенно не помню, когда я ее включил. Просто она оказалась запущенной; я пялился в эти фамилии, даты рождения, весь этот табличный сюрреализм и мне казалось, что сама программа чего-то хочет от меня. Так порой бывает — знаешь, что делать чего-то не стоит, но, тем не менее, делаешь, будто надеясь на что-то сверхъестественное. Эдакий «Format C:» — а вдруг не сработает? А он, сволочь, работает, форматирует, да еще как…
Так и я — глаза шарили по строкам, разглядывая окошки поиска, меню, «мышка» носилась по экрану, как угорелая… Я сам не понимал, чего хочу от всего этого.
— Борисов Сергей Степанович, двадцать второе января, Водолей, это что за абракадабра… А вот Тимофеев Владимир Николаевич, четвертое марта, потом Рыбы, потом звездочка, человечек, потом список выпадает, а там по латыни… Или по-гречески…
Я шептал все это себе под нос, одновременно прокручивая список людей, стараясь узнать, что же там, в конце. На две тысячи семьсот восемнадцатой строчке таблица кончилась. Не то чтобы у меня устал палец крутить колесико — но все-таки столько информации! Я вдруг подумал — а почему у Мишки на компьютере оказалась не пустая база для клиента, а заполненная? Это что, его личный проект, он сам следил за его заполнением, за всеми этими галочками и уродцами, за всякими словами, жутко звучащими на русском языке? Или кому-то было лень следить за целостностью базы, и этот «кто-то» доверил вбивание строк Ткачеву?
Тот еще вопрос. Действительно, почти три тысячи позиций в базе — это ведь не пять минут работы. Или Ткачев когда-то забросил все свои дела и только и занимался тем, что заносил сюда данные, либо постепенно, шаг за шагом, по две-три строчки в день, создавал все это нагромождение Водолеев и Скорпионов, расставляя, где надо, галочки…
Или галочки расставлял уже не он?
В общем, вся моя работа была забыта. Я уже не рвался писать свое резюме, не бомбил Интернет в поисках ответов на вопрос о трудоустройстве — я только и думал обо всех этих Петровых, Борисовых, Михеевых и иже с ними, расставленных в таблице, исходя из таинственной логики.
Интересно, проснулся к тому времени Ткачев или нет? Подозревал ли он о том, что кто-то смотрит сейчас в те же строчки, что и он? Это осталось тайной для меня — хотя периодически я возвращался к этому вопросу; но это уже потом, когда я — лишь поверхностно! — сумел проникнуть в решение проблемы.
Колесо вертелось под пальцем туда-сюда, строки двигались вверх-вниз; временами я залезал в меню, пытаясь сквозь череду модальных окон продраться туда, где совершалось главное действо. Ведь если люди вносились в таблицу — значит, это кому-то нужно.
— Предположим, — сказал я сам себе, — что галочки означают, что эти люди соответствуют какому-то условию. Или выполнили его. Или еще чего-нибудь… Да, или с ними что-то сделали — ну, я не знаю, подписали на журнал «Знаки Зодиака», выдали гуманитарную помощь, еще какая-нибудь фигня!.. Но почти три тысячи человек!
Честно говоря, не знаю, что сбивало меня с толку больше — количество людей в списке или все эти значки, сопровождающие каждого из них. Попытался войти в таблицу через редактирование — база тут же спросила у меня пароль.
— Ага, — сказал я. — Уже что-то.
Меня посетила мысль натравить на окно для ввода пароля какую-нибудь брутфорсовую софтину — почему-то казалось, что пароль сюда придумывал явно не Ткачев; скорее, автором доступа был сам хозяин базы. Вряд ли у него хватило фантазии на большее, нежели «qwerty» или «password», но не стоит недооценивать противника. Я пошарил в недрах компьютера, извлек необходимую программу, но что-то меня остановило.
И зашел в базу еще раз — но не через «Редактировать», а через «Добавить».
И никакого пароля не появилось.
Добавлять строку в базу можно было свободно. Вот так и доверял неведомый хозяин Ткачеву — добавляй, кого скажу, а изменить ничего не можешь.
— И неужели Мишка ни разу не захотел подобрать ключик? — засомневался я. Потом устроил окну ввода пароля брутфорс, а сам отправился на кухню — желудок уже вступал с мозгом в явный конфликт. Картошка с тушенкой успокоила и того, и другого; я вернулся через сорок минут за компьютер в надежде получить пароль, но вместо этого увидел лишь неутешительный прогноз — подбор букво- или цифросочетания требовал около трех недель.
Не оставалось ничего, кроме как прекратить это бесполезное занятие. Я покачал головой, щелкнул пальцами от обиды и сделал то, о чем вы, наверное, давно уже подумали — только, может, не в том ключе, что пришло в голову мне.
Да, я решил добавить в базу еще одну строку. Еще одного пользователя.
И, что самое интересное, никогда не мог потом объяснить, почему поступил так, как получилось. Обычно в таких случаях я вносил в регистрационную форму некоего Ивана Панкратова, виртуальный персонаж, выдуманный мной еще в институте для авторизации своих первых статей. Я знал и дату рождения Ивана, и много чего еще — многочисленные форумы в Интернете тоже проглотили кучу моих «левых» Панкратовских данных. Я с ним сроднился; я не мыслил себя без него.
Но почему-то в этот раз я внес в список свои настоящие данные. И проследил, чтобы все было абсолютно правильно — дата и место рождения, знак Зодиака, и (обратите внимание на то, что требовалось в этом непонятном списке) любимое время года, любимую музыку, любимый запах, сексуальные пристрастия, потом наудачу выбрал из огромного количества непонятных рисуночков, которые я посчитал «смайликами», симпатичную одноглазую мордашку; в списке на латыни щелкнул не глядя — ни одного из тех слов я не знал, и никаких ассоциаций с русской речью они не вызывали.
В общей сложности получилось восемнадцать пунктов. Нажал «Сохранить и выйти», посмотрел на результат своего труда. Строка с моими данными оказалась две тысячи семьсот девятнадцатой.
Естественно, галочку поставить не получилось — сетка была защищена от редактирования. Ну, да и бог с ней, с галочкой. Хватит на сегодня.
«Завтра будет трудный день», — решил я и собрался идти спать. База закрылась без лишних вопросов, сохранив мою строку в своих недрах. Монитор легонько мигнул и погас.
И в этот момент зазвонил телефон. На часах было почти одиннадцать часов, близилась полночь. Я вздрогнул и удивленно взглянул на брошенную на диван трубку. Звонок повторился.
— И понадобился же я кому-то… — пробормотал я и протянул к телефону руку.
В этот момент стоит вернуться к началу и вспомнить мои первые слова. Именно с этого момента начинается мое осознание жизни в новом ее качестве — в понимании того, что существует только одна сила в мире, способная хоть что-то изменить — и эта сила ТЫ САМ. Я уверен, что я прав — потому что оказался, в общем-то, на краю пропасти; и только я сам смогу выпутаться из всего этого.
…Я взял трубку и нажал кнопку. Свистящий, шипящий и шепелявящий Ткачев попробовал сказать мне в ответ «Алло» и, похоже, уронил телефон. В трубке раздался какой-то грохот, потом гудки. Я пожал плечами и подумал, что если ему будет нужно, он перезвонит. Наверняка перепутал день с ночью и хочет еще пива.
Телефон, конечно же, зазвонил вновь. Как-то громко и тревожно, что-то шевельнулось во мне, говорящее о том, что не так все просто и дело совсем не в пиве. Я снова нажал кнопку.
— Ты… Откуда ты там? — спросил Мишка.
— Я живу здесь, — ответил я на дурацкий вопрос. — Ты что, не знаешь, куда звонишь?
В те мгновенья моей стремительно утекающей прошлой жизни я все еще верил в сумбурность и случайность этого звонка. Я до сих пор верю в это — хотя все уже случилось. Мне постоянно кажется, что жизни после звонка не существует. Пожалуй, каждый из вас может вспомнить нечто в своей жизни, какую-то знаменательную точку отсчета, которая повергла вас в шоковое состояние. Кто-то въехал на своих «Жигулях» в «Ланд Крузер»; кто-то узнал, что болен СПИДом… Дерьма много. И оно всегда когда-то начинается. Что-то из Стивена Кинга. По-моему «Дерьмо случается», так он говорил. А может, и не он. Да неважно все это.
— Я знаю, — сказал Ткачев (и я понял, что он достаточно трезв, просто, похоже, только что проснулся). — Это ты, это твой номер, и ты там.
— Где?
— В базе.
Я замолчал надолго. Мне даже вспоминается сейчас, что я сидел с открытым ртом, словно даун. Сидел, слушал удары своего сердца и чувствовал, как во рту копится куча слюны, которую, если не проглотить вовремя, придется выпустить себе на рубашку.
— Где? — еще раз спросил я, прекрасно понимая, о чем идет речь.
— Ты знаешь, где, — сухо сказал Ткачев. — Чем ты ей насолил? Или тебя заказали? Вспоминай, только быстро — у тебя есть враги? Явные, тайные? Может, девчонка какая — ну, там, дала, а ты бросил? Короче, вспоминай всякую чушь! Только быстро!
Я не понимал ровным счетом ничего. Причем здесь база? Кому я насолил и зачем?
— Ткачев, — тихо спросил я. — У тебя все в порядке?
— Конечно же, нет, — бросил он в трубку. — Ты что, ничего не понимаешь?
— Нет, отчего же, я понимаю, — покачал я головой. — Я понимаю, что я в базе, и что меня заказали… Ты, вменяемый, Мишка?
На том конце откашлялись, а потом зарядили в меня семиэтажным матом. Я отодвинул трубку от уха, выслушал эту тираду и хотел уже разъединиться, но Мишка вдруг заорал мне что-то, и я решил послушать дальше.
— Эй, там! — орал он, будто знал, что его маты я слушал на отлете. — Ау-у!!
— Я все еще здесь, — ответил я.
— Я знаю, это похоже на разговор двух дебилов…
Он замолчал, и я успел подумать, что это похоже на разговор одного дебила.
— И все-таки, — продолжил он. — Я думаю, есть смысл спросить тебя — ты знаешь, сколько лет я пью?
— Лет пять, — брякнул я, особо не задумываясь. Товарищу Сталину пару лет туда, пару лет сюда — не срок.
— Точно. Пять с половиной. Ты видел меня сегодня. Как ты думаешь, почему я до сих пор не допился до белой горячки?
Я понятия не имел. У каждого это по-разному… А он словно услышал мои мысли.
— Каждый, безусловно, спивается по-разному; я — не такой, как все. Я НИКОГДА не сопьюсь.
Я услышал это «никогда» и подумал, что сейчас будет что-то нудное на тему выдающейся индивидуальности и суперогранизма, но его комментарий добил меня окончательно.
— Дело в том, что я очень нужен — ТАКОЙ. На крючке.
— Кому? — пожал я плечами.
— Хозяину базы. Точнее, хозяйке.
— И как же она контролирует твое бытовое пьянство?
— Прокрути таблицу, найди строку номер семьдесят шесть…
Я так и сделал; и я знал, что там найду. «Ткачев Михаил Станиславович…» И галочка стояла.
— Что это значит? — спросил я, с прищуром глядя в экран. — Там в строке много непонятного — как и во всей таблице…
— А это значит, что на мне порча. Меня сделали алкоголиком — и никто не может это изменить…
— Так… — протянул я и отъехал в кресле от стола. Очень интересно. Порча. Средневековье какое-то. Джордано Бруно и инквизиция. Ведьмы и прочая нечисть.
— Не веришь? — ухмыльнулся Ткачев, и я понял, что сейчас разговариваю с абсолютно трезвым человеком. — Понимаешь, она боится компьютера. Но кто-то напел ей, что в наш век высоких технологий даже такие профессии, как ведьма, нуждаются в информационной поддержке. Она пришла и попросила меня написать базу данных. Что-то не очень навороченное, да ты и сам видишь. Пришла пять с половиной лет назад. Я выполнил ее требования. База получилась хорошая, все работало без ошибок.
Я верил Ткачеву. У него не могло получиться плохо. Вот только — странная у заказчицы профессия.
— Конечно же, она не сказала, кто она и зачем в базе нужны какие-то странные значки, немного латыни и пометки на каком-то древнем языке, поддержку которого я сдул из Интернета с сайта любителей всей этой оккультной науки.
Я прокрутил таблицу, нашел эти значки, напоминающие клинопись фараонов.
— Вижу, — буркнул в трубку и продолжил слушать.
— Ей, наверное, лет пятьдесят или чуть больше. Вроде бы, в таком возрасте не боятся компьютеров панически, как это отражалось в ее глазах. Она не хотела работать сама, просила меня, обещала платить за ведение всего этого хозяйства. То есть, собиралась приходить раз в одну-две недели, приносить мне информацию и ждать, когда же я внесу ее в формы. Поначалу я согласился… А потом, после двух месяцев такого сотрудничества, когда список перевалил за пятьдесят, я нашел в сети переводы слов, вбитых в базу на латыни. Конечно, перевод приблизительный, поскольку тонкости этого мертвого языка утрачены, но можно перевести так — «сглаз», «порча», «приворот» и еще несколько таких терминов. Я перевел поближе к славянским корням, вполне возможно, что много лет назад все это называлось иначе. Но смысл остается одним и тем же.
Я понял, что слушаю, затаив дыхание. Казалось, что я даже перестал моргать.
— Как ты думаешь, что я сделал?
— Ты спросил.
— Точно. И появилась строчка номер семьдесят шесть. Когда она пришла с очередным обновлением, я уже был готов. Готов на все сто два процента. Меня закружило в водовороте клубов, баб, бутылок, стаканов, рюмок и всей этой алкогольной гадости. Когда кончились деньги, кончились и клубы, остался только стакан. И я своими собственными руками внес себя в базу — а она смотрела на меня и стряхивала пепел от своего «Парламента» прямо на пол моей квартиры. Уходя, она сказала: «Пей, не бойся. Не сопьешься». Не оставалось ничего, кроме как поверить…
Я понимал, что тоже начинаю верить, вот только пока еще речь не зашла о том, что ждет такого придурка, как я, который собственными руками внес себя в эту жуткую базу.
— Зачем она все это классифицировала? — спросил я. Вполне разумный вопрос, как мне показалось.
— У нее поразительная работоспособность, — ответил Ткачев. — Такую уйму людей просто невозможно держать ни в голове, ни в записной книжке. Ведь уже скоро закончится третья тысяча… Ты пойми, я ведь пью, но вижу, что происходит на моем компе. Ты сдул все базы…
Я пристыжено смолчал.
— Ладно, молодец, чего там, учись. Но как ты оказался в этой ведьминой таблице?
— А откуда ты знаешь? — вырвалось у меня. Логично утверждать, что Мишка просто не мог быть в курсе того, что эта строчка появилась.
— Я пробовал это стирать — оно не стирается. Я пробовал изменять — но она очень часто и как-то хитро меняет пароли. Я пробовал уничтожить физически — винчестер оказывался целым…
— Не может быть! — вырвалось у меня. — Ну, там, молотком…
— Пробовал. Вот только подниму молоток — а у меня в печень как шарахнет что-то изнутри! Будто сторож там сидит. Я даже один раз на УЗИ сходил, все боялся даже сам не знаю, чего… И, знаешь, печенка-то у меня лучше, чем у тебя будет, я уверен. Не обманула тетка. Просто подсадила на огненную воду, а убивать не собирается.
— А утопить? — спросил я.
— Тетку?
— Винчестер.
— Я с ним даже из комнаты выйти не могу; так что не то, чтобы в озере — в ванной не получается.
— Да… — протянул я и вдруг понял, что совершенно свободно разговариваю с Ткачевым на темы, не существовавшие для меня еще полчаса назад. Разговариваю так, будто мы с ним в кино собрались или в театр и думаем, кого бы из девчонок пригласить. — Так откуда ты знаешь, что я там есть?
— Вот тут самое главное. Я пробовал копировать — это единственное, что получается. И лучше бы я этого не делал — потому что эти базы начинают жить самостоятельной жизнью.
— То есть? — я понимал все меньше и меньше, но интересу наравне со страхом во мне появлялось все больше и больше.
— То есть изменения, сделанные в одной, появлялись везде, в каждой таблице. Примерно год назад она все-таки купила себе компьютер. Я скопировал, показал, объяснил. И попросил у нее снять с меня это дерьмо. Она только рассмеялась.
— И она оставила копию базы тебе? — не понял я Ткачева.
— Да.
— Зачем?
— Чтобы я никогда не бросил пить — даже если она порчу снимет.
— В смысле?
— Я ведь вижу, что она делает. Просто я не могу предупредить этих людей — они появляются в базе постфактум, когда работа уже сделана. Она уже соорудила очередной сглаз, приворот или еще какую пакость, поставила галочку и спокойно пошла спать. А я смотрю, как еще один человек загибается, а сделать ничего не могу…
— Я… Понимаешь, я сам… Сам себя впечатал. Так, шутки ради. Я же не знал…
— Сам?! — Ткачев чуть не задохнулся на том конце линии. — Ты… Придурок! Идиот! Да ты…
У него не было слов. У меня тоже. И я вдруг понял, что мы оба — я здесь и он там — мы оба смотрим на пустой чек-бокс для галочки и понимаем, что где-то далеко отсюда, в ведьминой квартире, в базе возникла еще одна строка, которая ждет своего часа.
— Миша, кто она? — спросил я. — Я думаю, что можно что-то сделать. Ее надо найти, ее надо остановить…
— «Ночного Дозора» начитался? — ехидно спросил Ткачев. — Ее никто не остановит.
— Но ты же знаешь, кто она и где живет, так скажи, я пойду сам…
— А вот насчет «Скажи» у нее тут целая система разработана, — вздохнул Мишка.
— Какая?
— А чтоб сказать не смог.
— Не сможешь?
— Смог бы — сам бы давно убил. Черт побери, мне так выпить хочется… У тебя пива не осталось?
— Нет, — ответил я и понял, что он не скажет…
Через секунду в трубке раздались гудки. Что же, он и так много сделал. По крайней мере, он не смолчал — он позвонил. Представляю, как его там сейчас заворачивает в дугу. Теперь запьет на неделю — а ведь сказал всего лишь маленькую часть правды…
С тех пор прошло три дня. Я решился выйти из дому только вчера. Почему-то вспомнил слова Ткачева и посмотрел «Ночной Дозор». А потом вернулся и не отрываясь смотрел на свою строчку в таблице. Галочки не было.
Ее нет и сейчас, когда я пишу эти строки. Никто не знает, когда ведьма обратит внимание на то, что в таблице появился кто-то без ее ведома. И неизвестно еще, чем же она наградит МЕНЯ.
А у Мишки все время «занято»…
КОНЕЦ.
—
Вернуться к рассказам.