Схема Лозински-Хасса
- Посмотрите внимательнее на следующую схему. Перед вами изображение радужной оболочки глаз с разделением ее на сектора, отвечающие за определенный орган в человеческом организме. Данная схема была создана уже довольно давно на основе большого числа исследований. Кратко можно пояснить следующим образом – если у вас внутри страдает какой-нибудь орган, то на радужке одного или обоих ваших глаз (что более достоверно) появляются пятна, лакуны, точки или еще какие-нибудь проявления этого поражения. Все предельно просто – вы смотрите на радужную оболочку, и примерный диагноз у вас в кармане. Почему примерный, спросите вы? Потому что можно определить только орган-мишень, но никак не само заболевание.
Теперь пойдем дальше. Недавно схема, проецируемая сейчас на экране, была дополнена и усовершенствована. По новой схеме можно составить представление о том, что в данный момент содержится в человеческом мозгу – объем и интенсивность воспоминаний, степень правдивости, искренности, предполагаемые направления мышления. Все это, конечно, не может быть проверено со стопроцентной гарантией, но… Вот смотрите – если человек очень долго скрывает от вас какой-либо факт, то вот здесь и здесь (взмах указкой) вы сможете обнаружить маленькие розовые пятна. Это проявления работы мозга, направленной на подавление того очага, из которого так и рвутся наружу предательские слова – ведь по натуре своей человеку несвойственно лгать, отсюда и противоречия.
Безусловно, когда-нибудь можно будет узнать, что именно человек скрывает от вас, непосредственно по самой радужке – но в текущий момент времени способы, конечно, варварские. Исходя из интенсивности окрашивания, определяется степень защищенности информации, по дополнительным меткам вычисляется локализация группы нейронов, удерживающих в памяти воспоминание, после чего выполняется точечное воздействие в нужное место с помощью внедренных электродов. Да-да, не удивляйтесь – внедренных прямо в мозг. Импульс с электрода, расположенного на поверхности черепа, не в состоянии прицельно разблокировать сверхпроводник – если вы еще помните, то наши с вами воспоминания в мозгу удерживаются по типу сверхпроводимости, они зациклены в пучке нейронов, ориентированном на самого себя и раскрывающемся при направленном импульсе на его частоте – так мы можем вспомнить содержание книги, запах любимой женщины, таблицу умножения.
Вы спросите меня – какова степень достоверности полученных результатов? В тот ли участок мозга мы попадаем, пытаясь узнать секреты других людей? Да и вообще – не аналог ли это всем известного детектора лжи? Не является ли это вторжением в чужую жизнь на уровне, запрещенном какими-либо правоохранительными организациями? Я отвечу вам на все ваши вопросы после маленькой демонстрации возможностей данного способа… Введите испытуемого.
(Входит сутулый человечек очень скромных габаритов; сзади его подталкивают в спину два человека, каждый из которых в три-четыре раза шире в плечах; он щурится от обилия ламп дневного света и явно сторонится докторов, заполонивших аудиторию. Вид у него очень жалкий – судя по всему, он принадлежит к рангу подопытных кроликов; на нем роба с безразмерными рукавами, штаны неопределенного цвета с пузырями на коленях; шаркая шлепанцами, он приближается к некоему подобию электрического стула в центре зала. По-видимому, он не знает, что его ждет.)
- Перед вами образец. Именно так, не делайте удивленных глаз, уважаемые коллеги. Образец, любезно предоставленный одной из секретных служб. Человек перед вами прошел несколько степеней обработки сознания – по одной причине: он знает, но не говорит то, что необходимо знать службе безопасности. Использовались разные степени интенсивности допроса… Предвосхищу ваши замечания – не думайте, что боль является главным двигателем правды в данном случае; с ним работали опытные агенты и психиатры (уже после воздействия нейропрепаратов последних поколений). Этот человек оказался не по зубам даже видавшим виды людям из отдела дознания. И вот он у нас. Сейчас вы увидите, как с помощью нашей самой передовой техники будет выполнено воздействие на те участки мозга, которые будут определены при диагностическом обследовании радужки. И наш с вами «образец» расскажет нам все, что нужно – а может быть, и больше.
Человека подвели к креслу. Он не оказывал практически никакого сопротивления – то количество нейролептиков, которое было введено в вены несчастного, было способно убить на месте слона; каким-то непостижимым образом он еще держался на ногах. Щелкнули металлические захваты. Человек оказался намертво прикованным к креслу.
Лектор опустился на заботливо подставленный ассистентом стул напротив. К нему подкатили довольно сложный для восприятия прибор, больше всего напоминающий огромный микроскоп, смотрящий не вниз, а вперед. На корпусе «микроскопа» засветились несколько ламп; глаза лектора приникли к окулярам. Фиксатор, прижимавший затылок к спинке кресла, позволял направить прибор абсолютно точно – вокруг глаз испытуемого засветилось розовое сияние, являющееся побочным продуктом расфокусированного на данном этапе лазерного луча. Шло считывание картинки.
В зале наступила гробовая тишина. Священнодействие подходило к концу. На большом белом экране в противоположном конце аудитории постепенно формировалось изображение – от верхнего полюса глаз к нижнему. Взору представали два идеально круглых радужных диска с периодически пробегающей по ним красной полосой; в центре чернели провалы зрачков.
Векоподъемники, удерживающие глаза раскрытыми, заставляли слезные железы работать с двойной интенсивностью; однако периодически включалось некое подобие фена, короткой теплой струей высушивавшее глаза для воссоздания резкости. Именно это и доставляло человеку в крессе на данном этапе наибольшее мучение – все его лицо напряглось в бесплодных попытках моргнуть. С губ иногда срывался стон, от которого наиболее впечатлительные люди, находящиеся сейчас в аудитории, покрывались мурашками, однако это не могло заставить их отвернуться – темп, с которым вырисовывались глаза на экране, просто завораживал.
И вот изображения созданы. Один из ассистентов ослабил захваты векоподъемников; человек судорожно зажмурил глаза и что-то зашептал – измученно, зло и бесполезно. Лектор встал из-за своего прибора и удовлетворенно обернулся к экрану.
- Ну что, коллеги? – потирая ладони, он вновь взял в руки указку. – Перед вами первая часть нашей работы – снятие четкого отпечатка (по которому, кстати, вскоре будет работать и полиция – ничего идеальнее для опознания человека придумать просто невозможно). Теперь при помощи мощного компьютерного анализатора данные изображения будут разделены на зоны, отвечающие за определенные органы – но еще до этого я с уверенностью могу сказать, глядя вот на этот (взмах указкой) и на этот (еще взмах) участки, что наш с вами «образец» очень усиленно скрывает информацию, заложенную в зрительно-ассоциативную зону. То есть – он что-то видел, помнит это, но наложил «вето» на свои губы и никогда в жизни не расскажет нам, что именно таит в себе его мозг. Продолжим…
На экран словно из пустоты прыгнула голубая паутина, поделив обе радужки на множество секторов разной величины и сделав их похожими на прицелы. И только зрачки, обведенные толстой черной линией, по-прежнему выглядели двумя черными провалами и напоминали всем присутствовавшим, что это все-таки глаза.
- Как я и предполагал, два розовых пятна оказались именно в секторе левой височной области, - скрестив руки на груди, обратился к аудитории лектор. – Кстати, обращаясь к группе нейрохирургов, которая у меня обычно занимает правый нижний угол зала (кивок в указанную сторону – ответный кивок четырех человек, один из нейрохирургов что-то записывает в блокнот, остальные держат на вытянутых руках диктофоны) – в случае формирования гематомы в этом месте будет не розовое пятно, а черный провал. Попрошу одного из вас приблизиться ко мне для оказания помощи в дальнейших этапах.
(Записная книжка отложена в сторону, человек поправляет белый халат и выходит к кафедре).
- Давайте познакомимся с вами, уважаемый… - Хасс. Профессор Джордж Хасс, нейрохирургический центр штата Алабама. - Очень приятно, Джордж. Судя по всему вы – спец в своем деле. Как вы справляетесь с гематомами данной области? - Ну, это же вопрос для студента… Трепанация, дренирование… Обычно при обнаружении гематомы все симптомы расстройств сознания проходят, и человек выздоравливает…
- Все слышали? - лектор обратился к залу. – «При обнаружении гематомы…» Обычно это образование до 50 кубических сантиметров, а то и больше. Несколько высокоточных методов диагностики – ядерно-магнитный резонанс, компьютерная томография, «эхо», и тем не менее – куча поисковых отверстий, и половина результатов – отрицательные! (Хасс смущенно переминался с ноги на ногу – не все было так плохо, как утверждал лектор, но оспаривать его не имело смысла). А мы вам сейчас продемонстрируем, как проникнуть в мозг человека и со стопроцентной гарантией найти участок размером в полмиллиметра – и не просто найти, а произвести на него воздействие и получить на выходе результат. Джордж, подкатите к объекту вон ту установку, у противоположной стены.
Хасс, готовый после такого вступления не ассистировать, а провалиться сквозь землю, отправился за следующим аппаратом – огромная стойка со шлемом. В это время другой ассистент, из штатных, брил голову человеку в кресле; тот вяло пытался сопротивляться, мотая головой в пределах, которое позволяло ослабленное на время крепление. Ассистент, устав бороться и порезав макушку несколько раз, затянул винт на креплении до упора и методично продолжил свою работу. Тем временем Хасс приблизился к креслу, толкая перед собой оказавшуюся довольно тяжелой установку для внедрения электродов. «Объект» с силой вжался в кресло, но это не помогло ему – к бритой голове, кровоточащей в нескольких местах, приложили смоченные физиологическим раствором салфетки и надели сверху шлемоподобную решетку, в перекрестиях которой возвышались маленькие хромированные полусферы.
Хасс автоматически отступил на несколько шагов назад от этой «адской машины». В ней чувствовалось что-то жутко агрессивное, но агрессия была скрытой, словно притаившийся в засаде лев. Шлем ждал, когда ему дадут команду.
Профессор подошел к испытуемому со спины, похлопал его по плечу (тот вздрогнул так, что заскрипели ножки кресла; глаза, казалось, выскочат из орбит, дыхание стало шумным, крылья носа мощно раздувались, грудная клетка словно пыталась порвать натянутые на ней ремни):
- Хочу напомнить без лишней скромности, что патент на данное изобретение принадлежит мне, Клаусу Лозински. Если кого-то посетит желание написать на эту тему трактат, ссылки на мою персону обязательны. А сейчас – сам процесс!
Он шагнул к тому креслу, в котором уже сидел, сканируя радужку, опустился в него и надел нечто подобное шлему себе на голову. Но это оказалась просто рама для крепления еще более мощного микроскопа, соединенного с компьютерным анализатором. Глаза Лозински впились в изображения на экране, пальцы замерли над клавиатурой. Через минуту, когда все уже устали ждать, он впервые коснулся клавиш, нашептывая себе под нос какие-то собственные заклинания:
- Интенсивность свечения… Насыщенность… Координата по прецентральной борозде… Здесь рядом панкреатическая зона, хотя не все ли равно… Несколько прикосновений к клавиатуре вызвали оживление шлема. Над двумя полусферами засияли яркие огоньки.
- Как вы можете видеть, - не отрываясь от микроскопа, проговорил Лозински, - в данный момент я активизировал два датчика, наиболее близко расположенных к очагу блокированного воспоминания. Они сейчас создают двухмерную карту проникновения сверла (на этом слове человек непроизвольно стонет и кусает губу), после чего будет дана команда для подстройки третьей координаты. Предвосхищая вопросы – анестезия будет минимальной, он должен потом будет еще ответить на вопросы, четко и правильно.
«Я лучше выйду», - услышал Хасс за спиной. Чьи-то шаги постепенно затихли за дверью аудитории. Тем временем Лозински что-то продолжал шептать себе под нос и через примерно полминуты громко вскрикнул:
- Ну, вот и третья координата готова! Человек в кресле выгнулся дугой и замычал от ужаса. Все было готово. Один из ассистентов выполнил укол в напряженную руку подопытного «образца», после чего тот заметно расслабился и продолжал тихонько рыдать, облизывая слезы с лица.
Активность полусфер на шлеме заметно возросла, послышался тонкий свист. Человек в кресле дернулся, но не издал ни звука. А потом Хасс почувствовал, как до него долетел запах, знакомый уже много лет – запах паленой кости. Высокооборотное сверло в мгновение ока пронзило тонкий слой кожи, разбросав кровавые пылинки примерно на полметра вокруг, и погрузилось в свод черепа. На выполнение трепанационных отверстий понадобилось всего полторы – две минуты. Под шлемом что-то щелкнуло; Лозински презрительно наморщил нос и при помощи дистанционного управления добавил мощности кондиционерам. Запах быстро выветрилась.
- Все остальное совершается уже без участия человека, - прокомментировал Лозински, - если кто-то еще хочет выйти, пусть лучше сделает это сейчас, до внедрения.
Слово «внедрение» было сказано так, как в нацистской Германии произносилось слово «расстрел» - спокойно, но с полным знанием дела. Еще несколько человек, трезво взвесив шансы своей нервной системы, вышли из зала на улицу, трясущимися пальцами доставая из карманов сигареты. Лозински проводил их недовольным взглядом, но потом, заново оглядев оставшихся, остался доволен – крепких людей было еще довольно много.
Тем временем человек в кресле получил минутную передышку; он тяжело дышал, понимая весь ужас своего положения - в его черепе сейчас зияли три круглых трепанационных отверстия. Он максимально закатил глаза кверху, пытаясь увидеть окровавленные жала в шлеме; и в эту секунду три тонких электрода скользнули внутрь его головы по сформированным каналам.
Так уж устроен мозг – он не чувствует боли. Самый большой нервный конгломерат организма не приспособлен к тому, чтобы ощущать – он создан командовать, повелевать, направлять и контролировать. Что-либо иное ему не доступно. Так случилось и сейчас – никакой боли не было. Но человек ощутил чужое присутствие в своей голове настолько ярко, что закричал так, будто в его тело вонзился раскаленный железный прут. Зрители непроизвольно втянулись в свои кресла; Хасс отшатнулся в сторону, его сердце забилось с все возрастающей быстротой.
- Успокойтесь, коллеги, - с усмешкой успокаивал Клаус Лозински, - это всего лишь аггравация, не все так плохо! Вполне возможно, что он что-то чувствует, но страх усилил его переживания во много раз!
Объяснение не произвело должного эффекта, люди продолжали в ужасе смотреть на происходящее.
- Зачем вы нам все это показываете? – отважился кто-то с последнего ряда на вопрос. – Черт возьми, я не ожидал подобного!
- Если бы вы знали, что прячет мозг этого человека; если бы вы знали, к чему сейчас стремятся электроды, вы бы так не спрашивали! – грозно ответил Лозински. – Его тайна стоит того, чтобы сейчас здесь происходило все это!
«Что должен скрывать этот несчастный, чтобы мы вместе с ним сейчас терпели все эти муки!» - в порыве внутреннего содрогания подумалось Хассу.
Тем временем компьютер просчитал необходимый для раздражения очага мозга импульс. Руки человека в кресле затряслись, он стал громко шептать: «Нет! Нет! Нельзя!..» Лозински подошел к нему, подкатив маленький столик с несколькими листами бумаги и ручкой.
- Пишите! – властно приказал он страдающему в кресле мужчине. Тот, не поворачивая головы, зафиксированной зажимами, одними глазами нашел ручку; ремень на правой руке ослабили. Пальцы цепко обхватили перо и, не повинуясь человеку, метнулись к бумаге; царапая листы, человек торопливо писал, строчка за строчкой. Лозински придерживал листок одним пальцем, требовательно глядя в лицо человека, по которому несколькими ручейками текла кровь из ран в черепе. Бешеный темп сменился явной усталостью, сознание иссякало, информация заканчивалась; ручка, в последний раз разорвав бумагу, упала на пол. Клаус взял в руки лист, просмотрел его, торжествующе поднял над головой.
Через неприметную дверь в одной из стен зала в аудиторию вошел мужчина в шляпе и плаще. Клаус заметил его, кивнул и протянул исписанный лист бумаги. Человек, подойдя вплотную к Лозински, вначале взглянул на того, кто сейчас умирал в кресле – взглянул внимательно, словно хотел убедиться, что мозг несчастного выдал всю информацию без остатка; потом резко обернулся, выхватил листок у Лозински и впился в него глазами.
Ознакомившись с содержимым, он потер морщину на лбу и грустно произнес самому себе:
- Все оказалось так просто… А вы, Миллер, крепкий орешек, - обратился он через плечо к человеку в кресле. – Судя по тому, что я сейчас вижу на этом листе – корпорация потеряла ценного сотрудника. Вы просто виртуоз в своем деле… Тем хуже оказалось для вас. Прощайте.
И он кивнул Лозински. Тот понимающе опустил глаза.
- Попрошу увести господина Миллера, - попросил он у ассистентов. Те безо всяких эмоций включили механизм извлечения электродов, после чего сняли со вскрытой черепной коробки шлем. Сам Миллер был уже без сознания. Подхватив его под руки, ассистенты утащили тело в дверь подсобного помещения за кафедрой. Глаза Хасса были прикованы к листу бумаги, оставшемуся на столике – на нем были видны глубокие следы, которые оставил Миллер, сильно нажимая на перо – при желании их можно было прочитать. Поборов себя, он отвел глаза в сторону, чтобы никто в зале не заметил его интереса, потом осторожно огляделся.
Листы на столике не интересовали никого – аудитория гудела, переваривая и осмысливая увиденное. С профессиональной точки зрения все продемонстрированное было крайне интересно – вычислены некоторые центры мозга, абсолютно точно отвечающие за предполагаемые функции; произведено воздействие с заранее запрограммированным результатом; сам результат можно было сразу взять в руки, прочитать, просмотреть. Джордж был, конечно же, поражен экспериментом, но не настолько, чтобы совсем потерять голову и начать рассыпаться в комплиментах перед Лозински, который сейчас принимал поздравления от группы ученых; Клаусу пожимали руки, подобострастно заглядывали в глаза, просили разрешения присутствовать на других экспериментах (что Хассу было вообще непонятно – взглянуть на весь этот ужас еще раз его не смог бы заставить никто).
Хасс потихоньку продвигался к листу, оставшемуся единственным доказательством происшедшего в этом зале несколько минут назад, аккуратно положил на него ладонь и аккуратно сгреб его в кулак. За общим гомоном в зале шороха бумаги не расслышал никто. Сунув комок в карман халата, Джордж прикрыл его носовым платком и неторопливо отошел в сторону; достал из другого кармана записную книжку, сделал вид, что вносит туда какие-то заметки, после чего, не глядя на своих коллег из клиники, вышел на улицу и торопливо направился в ближайшее кафе за углом. И только через десять-пятнадцать минут он понял, почему на него так косятся прохожие и посетители кафе – он до сих пор был в белом халате…
*******************
Привычно булькал отсос, носик которого прильнул к краю раны. Кровь, разведенная до прозрачно-розового цвета физиологическим растворам, рвалась по пластиковой трубке в банку с пониженным давлением, стоящую у ног анестезиолога. Тот периодически по сигналу оператора ногой переключал тумблер на ней, и на несколько минут в операционной наступала тишина, прерываемая только звоном инструментов и краткими замечаниями хирургов.
В глубине раны зиял мозг. Блестящие извилины вздрагивали в такт пиканию «Лайфскопа», отмечающего пульс. Хасс, выполняя заученные в течение многих лет манипуляции, не переставал думать о тех цифрах, что сумел прочитать на листке, забранном из аудитории. Комбинации цифр и слов; а в конце, там, где было разорвано, читалось слово «простите», написанное с маленькой буквы обрывающимися, недорисованными значками. К чему можно было применить эти цифры, Хасс не сумел придумать. Он сидел за компьютером несколько дней, анализируя содержимое листка. Он был уверен, что сумел восстановить все абсолютно точно, не пропустив ни одного знака. Один из его друзей, неплохо разбиравшийся в шифровании (будучи сотрудником отдела большой корпорации, разрабатывающей системы шифров для электронной почты), пытался помочь ему, но безрезультатно - для того, чтобы решить проблему, надо было, как минимум, знать ее условие. Но Хасс не предполагал, что представляла собой данная комбинация из тридцати с лишним букв и цифр (слово «простите» Хасс отбросил за ненадобностью, так как предполагалось, что это – порыв души человека, предавшего что-то очень и очень серьезное).
- …Профессор, вы с нами? – раздался вопрос над ухом у Хасса. – Профессор?..
Хасс поднял глаза на операционную сестру, протягивающую ему бутылку с эфиром.
- Пора, - кивнула она головой. – Этакрил готов.
Хасс посмотрел на ее столик, где в лотке маленькой горочкой был насыпан розовый порошок, после чего перевел взгляд на ассистента. Тот молча кивнул – размеры были сняты. Профессор аккуратно взял из рук сестры лоток, откупорил бутылочку (по операционной мгновенно распространился резкий запах эфира) и вылил немного на розовый этакрил. Тот на глазах стал превращаться в пластмассу. Чуткие пальцы Хасса начали медленно и точно разминать получившийся мягкий комочек, постепенно распластывая его в лепешку неправильно овальной формы.
Ассистент протянул ему стерильный шаблон. Хасс прикинул, насколько еще надо распластать этакрил, после чего сделал первую примерку. Лепешка не подошла. Джордж продолжил свою работу. Со второй попытки у него получилось. В получившемся щитке он высверлил три отверстия – в предполагаемых им углах дефекта черепа такие отверстия уже были подготовлены ассистентом – после чего уложил щиток и подтянул его лигатурами. Отверстие закрылось.
- Сделайте инъекцию лазикса, - порекомендовал Хасс, - надо обезвоживать мозг, а иначе он не войдет в свои границы самостоятельно.
Джордж вспомнил три трепанационных отверстия в черепе Миллера и еще раз посмотрел на только что выполненную работу. Этому несчастному проломила череп жена, дважды ударив его молотком – если судить по рассказам адвоката, из ревности. Сегодня Хасс закрыл ему вторую дырку (первая была удачно прикрыта около двух месяцев назад, на вторую операцию долго не могли найти деньги). Что хотела доказать жена, размахивая молотком? И что хотел узнать Лозински, сверля дырки в черепе человека, даже не погруженного в наркотический медикаментозный сон?
Снимая перчатки, Хасс вновь вернулся к тем цифрам, что зазубрил практически наизусть. Это было что-то важное, иначе так не разделались бы с Миллером. Вернувшись в свой кабинет, Джордж включил свой компьютер и открыл файл, в котором хранились спасенные значки с листка Миллера. Перед ним на экране появились два ряда цифр и букв. В который раз профессор всматривался в них и не понимал назначения каждой в отдельности и всех вместе.
В дверь постучали – вежливо и одновременно настойчиво. Не дожидаясь приглашения Хасса, дверь распахнулась и впустила внутрь человека, от одного вида которого профессор покрылся холодным потом – тот самый человек в плаще и шляпе, который забрал оригинал признания Миллера после эксперимента с мозгом.
- Разрешите представиться, Макс Осборн, служба контрразведки, - коротко бросил человек, одновременно оглядываясь в поисках места, куда можно было бы положить шляпу. – Вы не поможете? Он протянул шляпу Хассу, попутно расстегивая плащ и всем своим видом п
оказывая, что он здесь надолго. Джордж медленно поднялся, ткнув пальцем в клавиатуру и запустив скринсейвер, после чего взял у Осборна шляпу и открыл неприметную в стене дверь встроенного шкафа и положил ее на верхнюю полку. Плащ тот повесил уже сам, не забыв заглянуть внутрь шкафа, потом подошел к столу и сел напротив Хасса.
- Ваш компьютер стоит экраном к окну, уважаемый профессор, - прищурив глаза, начал Осборн. – Из окна напротив при помощи мощной оптики уже давно выполнен снимок содержимого файла, который в данный момент открыт на вашем компьютере. Но что самое любопытное – уже давно, в первый же день, как только вы создали этот файл, в ваш компьютер «вошли» наши люди и изменили в этих цифрах всего одну – пока вы не успели их запомнить. Так что в течение всего этого времени вы прорабатываете несуществующую комбинацию.
Взгляд Хасса застыл в одной точке. «Кто эти люди? – лихорадочно размышлял он. – Служба контрразведки? Правда ли это? Что они хотят от меня?»
- Не бойтесь, Хасс, с вами не будет проведен эксперимент, подобный тому, что совершили с Миллером. Все несколько иначе. Я не буду рассказывать вам, как мы вычислили вас, но, черт побери, вы и сами должны были догадаться, что человека в белом халате в центре города запомнят очень много людей.
Хасс понимал, что совершил ошибку еще тогда, когда сломя голову кинулся из аудитории с листком в кармане. Но он не был профессионалом и о многих вещах задумывался с большим опозданием. Но что его найдут так быстро, да еще и подменят цифру… Он не был готов к этому разговору.
- Что вы знаете о «Гринпис»? – неожиданно спросил Осборн у профессора. Хасс вздрогнул – настолько внезапно прозвучал вопрос.
- Насколько я знаю, «Гринпис» - внеправительственная внеполитическая организация, занимающаяся экологическими проблемами по всему миру. Деятельность «Гринпис» активно освещается в средствах массовой информации и приносит достаточно много пользы окружающей среде…
- Вы не на экзамене, господин Хасс, - удивленно возразил на эту тираду Макс. – К чему все это? Хотя я сам виноват, не скорректировал вопрос. Задам его иначе – вы когда-нибудь видели, чтобы «Гринпис» реально кого-то спас или защитил?
Джордж задумался. В голове пронеслась череда фактов, связанных с экологическими катастрофами, с разливом нефти, с атомными испытаниями, с гибелью вымирающих видов животных; в голове хороводом летали такие названия, как Муруроа, Арал, Невада… Самым главным воспоминанием, связанным с «Гринпис», были кадры из Си-Эн-Эн – огромный атомный подводный крейсер в надводном положении размеренным темпом движется к учебному полигону, а вокруг него выписывает кренделя надувная моторка с надписью «Гринпис» на борту, а человек из этой лодки что-то кричит в мегафон.
- Я предвосхищу ваш ответ, профессор, - вторгся в воспоминания Хасса Осборн. – Они не помогли никому и никогда. Это все сплошная показуха, - презрительно процедил он сквозь зубы. – Вы так не считаете?
Хасс оторопело ждал продолжения. Он вообще не понимал, что происходит. Тем временем казалось, что Макс вообще исчез из этой комнаты и перенесся куда-то далеко отсюда, где он уже сталкивался с «Гринпис» и потерпел какое-то серьезное поражение. Взгляд Осборна остекленел, сам он стал похож на каменное изваяние; только пальцы методично постукивали по столу рядом с разглаженным листком бумаги. Профессор застыл сам, боясь нарушить эту тишину – он ожидал от Макса теперь любых вопросов на любые темы.
Неожиданно раздался тоненький писк, который вывел из ступора Осборна. Этот писк шел прямо из уха контрразведчика, из наушника, который был в него вставлен. Макс вздрогнул, выслушал все, что ему сообщили и вновь посмотрел на Хасса.
- Прелюдия закончена, профессор, - сказал он. – Мое начальство требует, чтобы вам были объяснены условия задачи.
Джордж, все это время так и простоявший у дверей шкафа, вернулся на свое место, не отрывая взгляд от Макса. Ноги предательски стали ватными, как во время его первых операций, когда знаешь, что скрывается за черепной коробкой, но всякий раз нежное вещество мозга оказывалось вблизи кусачек абсолютно неожиданно – пока Хасс не научился терпеливо, микрон за микроном, идти к цели.
- Пункт первый, - начал излагать Осборн. – Миллер не умер. Он находится в клинике Лозински в отделении реанимации; его жизнь поддерживается на некоем уровне, достаточном для повторного эксперимента. Не надо дергаться, - поднял руку Осборн, увидев, как Хасс рванулся из кресла. – Это просто пункт первый. Теперь пункт второй. Три дня назад в одной из наших служб, отвечающей за перемещение, хранение и утилизацию ядерных отходов, случилось чрезвычайное происшествие – сотрудник, отвечающий за совершение транзакций по доставке этих самых отходов к местам утилизации (для простоты назовем его Джон Смит, поскольку нам придется достаточно часто упоминать о нем), придя утром на работу, обнаружил, что главная страница сервера, с которой имеется доступ к разрешению операций с продуктами цепных реакций, изменена. На нее выложен текст из официального обращения «Гринпис» ко всем государствам-участникам соглашения против уничтожения ядерных отходов в странах третьего мира, в частности, тот самый фрагмент, где описываются все ужасы последствий данных мероприятий. Это было бы не так страшно, если бы вышеупомянутый сотрудник не понял с первых же секунд работы, что пароль на вход в систему изменен.
Макс закинул ногу на ногу и подобнее устроился в кресле.
- Пункт третий. Пять дней назад этот самый Джон дал «добро» на выполнение очередной транзакции по годовому плану президента. Из порта Аляски вышел сухогруз с секретным контейнером, предназначенным для захоронения в одной из стран Африки. Джон вел этот сухогруз по контрольным точкам. Объясняю для вас, Джордж, что это значит.
Вы прекрасно осведомлены, что после создания международной антитеррористической коалиции крайне ужесточился контроль за источниками ядерной энергии, могущими послужить сырьем для создания атомной бомбы. Это отразилось и на службе, представляемой Джоном Смитом. Любое транспортное средство (в данном случае корабль) идет к намеченной цели по контрольным точкам, в каждой из которых получает сигнал, разрешающий продвижение на одну точку вперед. Это означает, что район ближайшего следования проверен антитеррористическими службами и безопасен для перемещения груза…
Хасс попытался задать встречный вопрос, но Осборн не дал ему этого сделать.
- Да, вы правы, Хасс, а вдруг испортится погода или двигатели перегреются, или еще что-нибудь… В этом случае агент, находящийся на корабле, должен отправить специальный сигнал, означающий не запланированную, но штатную ситуацию. Существует и обратная возможность – если вдруг Джон Смит опоздает на работу, потому что его собьет машина, или если Усама лично решит встать на пути корабля и сообщит об этом президенту, или нечто в этом духе. Тогда компьютер сам даст сигнал на корабль – сигнал, приказывающий прекратить движение. Агент, находящийся на корабле, принял такой сигнал три дня назад. Он имеет право на недельный дрейф. Сигнал будет поступать к нему ежедневно в течение недели. На восьмые сутки придет другой сигнал – у сухогруза откроются кингстоны, он опустится на глубину в полтора километра и будет взорван при помощи нескольких мин высокой мощности. Ядерные отходы рассеются по району огромной площади и не будут представлять потенциального интереса для террористов.
Хасс машинально перевернул «мышку» и, вытащив шарик, тер его о ладонь.
- Пункт четвертый, - ледяным голосом продолжал Осборн. – Таким образом, еще четыре дня корабль будет цел; транзакция еще не завершена. По ее законам, она может быть либо выполнена полностью, либо никак. В данном случае «никак» не существует – отходы будут захоронены в любом случае, неважно где, в Африке или на дне океана. Пункт пятый…
Макс встал, прошелся по кабинету, достал сигарету и, не спросив разрешения у хозяина, закурил.
- Тут начинается самое интересное – то, что привело меня к вам. Как вы понимаете, службы подобного рода очень восприимчивы к хакерским штучкам – даже если они срабатывают, то всегда есть человек, способный отследить воздействие. Надеюсь, вы не верите в сказки типа «Пароль: Рыба-меч»? Следы остаются всегда. Умение найти их отражается на банковском счете безопасников. И они нашли. Очень быстро. Как оказалось потом, подозрительно быстро. Да этот человек – Миллер – особенно и не прятался. Его взяли через пятнадцать часов. Миллера допрашивал я сам. Никакого эффекта. Он был передан в руки людей, умеющих оказывать воздействие на любом доступном уровне – физическом, психическом, химическом и еще неизвестно на каком. Все, что он рассказал – то, что он из самой идейной части «Гринспис», занимающейся подобными акциями уже несколько лет. Они срывают учения атомных подводных лодок, они рассекречивают информацию о ядерных испытаниях, они оказывают давление на ученых, на политиков, на журналистов. Но пароль он не выдал. И тогда мы отправили его к Лозински.
Джордж потихоньку приходил в себя, вспоминая Миллера в кресле со шлемом на голове. Да, действительно, эта голова хранила очень нужный секрет, но настолько ли он страшен, что для этого необходимо было так мучить человека?
- Мы уже обращались к нему пару раз, - продолжал тем временем Осборн. – Результаты были положительные. В этот раз все больше походило на лекцию, но пришло время рассекретить этот метод, ибо Лозински претендует на Нобелевскую премию. Если вы помните, перед самой лекцией вы подписывали кое-какие документы – там был листок с предупреждением о неразглашении; именно ради него вы и ставили подписи под ничего не значащими бумагами. Как вы помните, пароль мы сумели узнать – это те самые цифры и контрольное слово, по иронии судьбы слово «простите». Но это ничего не решило…
Макс затушил сигарету и выбросил ее в приоткрытое окно. Потом обернулся к Хассу и нервно заговорил:
- Он оказался очень хитрым, этот Миллер. Я не знаю, зачем он пошел на это дело, но факты говорят следующее – когда Джон Смит ввел вырванный из Миллера пароль, то выяснилось, что этот подлец сделал гораздо больше, чем мы могли предполагать. Он создал еще один парольный уровень между главной страницей и базой данных. Мы уперлись в замок, на этот раз еще более сложный. Восемь двенадцатизначных комбинаций цифр и букв, которые меняются местами каждые два часа. Понимаете, на что рассчитывал он или те, кто направил его на это?
(Хасс непонимающе наклонил голову, ожидая продолжения – ему ничего не приходило в голову).
- Неужели вы не догадываетесь, профессор? – едва ли не истерически рассмеялся Макс, что вряд ли было свойственно агенту его уровня. – Он знал, что он умрет после атаки Лозински! Он – камикадзе! Мы думали, что с таким трудом вырвали пароль у фанатика, а он на самом деле отдавал нам его таким способом лишь с одной целью – умереть прямо там, в кресле, чтобы мы не смогли вытащить из него дешифратор для второго уровня!
Осборн машинально вытащил еще одну сигарету, смял ее и швырнул следом за первой.
- И самое главное. Пункт шестой и последний. К нашему великому счастью, Миллер остался жив. Его мозг еще в состоянии выдать нам информацию. Вы должны помочь Лозински сделать это. У вас есть четыре дня. Если в течение девяноста шести часов вы с ним не найдете ответа, случится катастрофа. Все дело в том, что сухогруз получил приказ об остановке во время плановой якорной стоянки во Владивостоке. Он не сможет затонуть в бухте. И через четыре дня взрыв разнесет на куски не только его, но и целый город с двумя миллионами жителей.
Джордж понял, что больше всего на свете он хочет пить. Глаза его уперлись в дверцу холодильника, за которой скрывались несколько баночек «Кока-колы». Потом он перевел взгляд на Осборна.
- Почему я?
- Клаус рекомендовал именно вас. Он считает, что именно вы с вашим богатым опытом исследования зон мозга в состоянии оценить те центры, которые надо атаковать повторно.
- Но его мозг частично разрушен, вы ведь прекрасно понимаете… - начал было Хасс, но Макс не стал дослушивать.
- Если мы не попытаемся это делать, нас никто не поймет, - сказал он. – Никто. Мозг Миллера в вашем распоряжении. Клаус Лозински делает сейчас все возможное, чтобы сохранить ему жизнь и поддержать его сознание на должном уровне. Вы пойдете со мной прямо сейчас. Домой звонить не надо – агенты известят вашу семью согласно «спецлегенде». Всем необходимым вы будете обеспечены на месте. Да ведь это всего на четыре дня… А потом вы вернетесь домой при любом исходе мероприятия.
Хасс стянул с себя халат и бросил на спинку кресла.
- Но у меня же лекции… А послезавтра две операции… И почему все это случилось именно со мной? – попытался возмутиться он.
- Поверьте, Хасс – с вами не случилось ничего. Проблема сейчас у двух миллионов жителей Владивостока.
Джордж нелепо взмахнул руками, словно отгоняя от себя наваждение – еще полчаса назад ничего этого не было, все шло своим чередом, и вот – иди и спасай два миллиона человек! Хасс хотел что-то сказать Осборну, вздохнул – и промолчал; добавить что-либо было невозможно. Он оглядел кабинет, взял с полки пару книг, положил их обратно; из верхнего ящика стола взял две ручки с золотым пером и сунул их во внутренний карман пиджака.
Макс постучал ногтем по циферблату наручных часов:
- Пора, Джордж. Там всем обеспечат. Надо спешить.
Хасс в последний раз оглядел кабинет; они вышли в коридор. Замок в двери громко щелкнул. Они быстро прошли по лестничным пролетам и сели в подъехавший «Мерседес», который унес их за город в клинику Лозински.
*******************
- Надо было быть осторожнее, Клаус, - требовательно произнес Хасс. За последние двое суток они очень сблизились с этим эксцентричным ученым и перешли на «ты». – Можешь представить плотность нервных клеток на этом участке…
- К черту! - огрызнулся Лозински. – Время идет. Я буду «бомбить» все центры, вычисленные компьютером по нашей методике. Миллер должен откликнуться!
Два профессора стояли у огромного окна, занимавшего всю верхнюю полусферу реанимационного зала, в котором лежал сейчас Миллер. Его кровать стояла тремя метрами ниже разговаривающих ученых; чтобы увидеть Миллера, им пришлось подойти к самому краю, туда, где обычно толпятся студенты, заглядывая внутрь и изучая работу отделения интенсивной терапии. Уже два дня прошло в бесплодных попытках взломать мозги террориста; Клаус изобретал новые подходы буквально с нуля, он предлагал довольно необычные решения, типа зондирования по полям (что напомнило Хассу принцип дистанционного разминирования, применяемый в артподготовке массивного наступления – орудия бьют по площадям не только с целью погасить огневые точки противника, но и для детонации минных полей, расположенных на пути наступающих войск). Это привело к неожиданным результатам.
Во-первых, Миллер отчетливо заговорил на неизвестном языке; агент, приглашенный по этому поводу Осборном, с порога установил, что этим языком является иврит. Во-вторых, Миллер стал вслух перемножать огромные числа, которые произносил сам себе словно в бреду – и ответы были правильными. В-третьих, к концу второго дня он запел – на латыни. Хасс покрылся липким потом, когда услышал, как из уст находящегося в состоянии сопора человека вырываются размеренные строчки «Гаудеамуса»; стоит отметить, голос у Миллера был никудышный. И это были все результаты, которых добились два нейрохирурга за прошедшее время.
Сам Миллер не считал, что время прошло зря – он вообще ничего не считал, не замечал и не видел. Все это время он находился в состоянии медикаментозного сна, отрешившись от окружающего мира стеной сновидений и фантазий. Он грезил; его мозг, будучи разбуженным массивными излучениями, синтезировал огромное количество ярких красок и фантастических видений. Периодически Лозински выводил его из этого состояния, пытаясь вступить в контакт – безрезультатно. Показания приборов свидетельствовали – Миллер в такие минуты все прекрасно видит и слышит, но говорить не хочет, прикидываясь спящим. Терпение Лозински подошло к концу; во время последнего сеанса внедрения (в черепе Миллера к тому времени уже зияло около двадцати трепанационных отверстий), когда террорист едва не скончался от передозировки анестетика, он вспылил, сорвал злость на одной из молоденьких анестезисток, швырнул на пол маску и вылетел из реанимации как пуля. Хасс и сам держался из последних сил, не позволяя себе никаких эмоций по той причине, что в клинике Клауса он был в гостях.
Время работало сейчас на руку террориста. Еще сорок восемь часов – и команда «Кингстоны открыть, забортную воду впустить!» поступит на главный компьютер сухогруза «Фаворит»; группа спецназа, сопровождающая груз, покинет корабль на вертолете за три часа до детонации мин. Капитан покинет транспорт последним на быстроходном катере, проконтролировав работу таймеров. И в бинокль ему будет хорошо виден взрыв на глубине в тридцать метров – сухогруз даже не сможет полностью погрузиться в мутные маслянистые воды бухты Золотой Рог. Взрывная волна опрокинет десятки судов в акватории, снесет сотни домов, густо усеявших окружающие бухту сопки, вместе с людьми, их населяющими, и всколыхнет облачный покров над огромной парковой зоной…
Хасс тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение, преследующее его в течение последнего дня. Работу нельзя было прекращать ни на минуту. Он вернулся в палату и присел на стул рядом с функциональной кроватью, приподнятой в полусидячее положение. Миллера в данный момент кормили через зонд – насильно, предотвращая еще один способ самоубийства через голодовку. Джордж настойчиво пытался себе представить, что именно нужно пробудить в мозгу этого человека, чтобы заставить назвать пароли или принцип шифрования. Что могло бы быть в случае, если вторую страницу на сервере написал не Миллер, Хасс просто боялся себе представить.
Анестезистка, выполняющая по совместительству роль палатной медсестры, аккуратно и методично отправляла при помощи огромного шприца Жане порции овощного пюре в пищевод Миллера. Она, как и все остальные в клинике, кроме Хасса и Лозински, понятия не имела о том, что совершил этот человек, и относилась к нему с определенной долей сострадания – не больше, но и не меньше, чем было необходимо в данной ситуации. Она испытывала эти чувства на протяжении уже двадцати лет – ровно столько, сколько работала в клинике Лозински…
Привычным взглядом Хасс автоматически поглядывал на показатели на приборах, обеспечивающих жизнь Миллера. Все показатели были в норме; глаза по-прежнему закрыты, никаких лишних движений. Сестры сами перевернут, когда надо, помассируют спину, постучат по груди.
Джордж методично ковырялся в собственном мозгу, как на свалке информации. Сколько всего увидено и прочувствовано за многолетнюю практику, сколько полученного опыта – и все это не стоит сейчас ни гроша, потому что к разгадке мозга Миллера Хасс не приблизился ни на шаг. Он только понял, что перед ним убежденный, глубоко идейный человек – для своего уровня мышления.
Вчера Лозински предложил пойти по пути, предложенном еще великим Фрейдом – свести все к бессознательному, погрузить Миллера в управляемый гипнотический транс для полного контроля над побуждениями и поступками. Так делалось довольно часто – но не в теперешнем положении. Так можно было отучить человека курить, так можно было пробудить давние воспоминания (в основном – очень старые, чем часто пользовались психиатры для разрешения проблем, корнями уходящими в детство). Хасс сразу предупредил Клауса, что подобными методами с Миллером ничего сделать не удастся, но упрямый Лозински все-таки испытал и этот способ, прикрываясь лозунгом Осборна: «Должны быть использованы все возможные варианты, для того, чтобы потом было что говорить нашему президенту на пресс-конференции…»
Результаты гипноза были непредсказуемы. Миллер начал что-то бессвязно бормотать, в основном на военную тематику – перечислял виды оружия, их технические характеристики, вспомнил фюрера, Пол Пота, Пиночета, потом перекинулся на религиозные проповеди. Судя по всему, когда-то в своей жизни он посетил святые места, о чем с гордостью сообщал, глядя перед собой невидящим взглядом – упоминались Иерусалим, Мекка, цитировалось Евангелие. Управлять трансом не удалось – Миллер настойчиво стучался в только ему видимые двери; попытки Клауса нажать на психику не принесли плодов, террорист замолчал, и надолго. К тому времени, как закончилось воздействие препарата, Лозински и Хасс напоминали два выжатых лимона – они абсолютно потеряли нить гипнотического контакта, что вызывало в них обоих только сильное неприкрытое раздражение. Все шло наперекосяк; времени осталось очень мало. Хасс почувствовал, что Лозински очень хочет сбросить с себя эту мерзкую ядерную ношу, которая оказалась ему не по плечу. Клаусу уже было наплевать и на Нобелевскую премию, которая, конечно же, никуда бы не делась, но результаты работы с Миллером наводили Лозински на грустные выводы, укрывать которые от общественности он, как честный и убежденный ученый, просто не мог. От этого становилось еще хуже; после скандала в палате, когда Клаус едва не влепил пощечину молодой анестезистке за ошибку, спровоцированную им самим (он неверно рассчитал дозу анестетика, попросту не обратив на это внимания – так поглотило его последнее внедрение), Лозински понял, что с работой надо кончать, о чем открыто заявил по телефону Максу:
- Спасайте к чертовой матери этот Владивосток и что там еще есть рядом! – орал он в трубку, выпив несколько стаканов виски. – В черепе Миллера не осталось живого места – там уже просто негде сверлить дырки! Я не могу найти зону, отвечающую за пароли! – он запустил хрустальный фужер в стену и автоматически нажал на кнопку вызова горничной. Отказываюсь работать с идиотом, заминировавшим целый корабль…
Вместо горничной в кабинет вошел Хасс и аккуратно нажал пальцем на рычаг аппарата. В трубке мерно зазвучали короткие гудки.
- Что вы себе… позволяете? – заплетающимся языком спросил Лозински и упал на диван.
- Я, кажется, успел вовремя, - тихо сказал Хасс. – Еще пара стаканов, и вы не сможете мне помогать. Я сейчас внимательно проанализировал весь тот набор информации, выданный Миллером во время всех наших сеансов и пришел к одному выводу. В связи с этим мне нужно, чтобы один из ваших людей сделал для меня следующее…
И он протянул Клаусу лист бумаги с набросанным на нем торопливым почерком списком. Лозински слезящимися глазами просмотрел его и тяжело вздохнул:
- Простите, коллега, я что-то плохо сейчас соображаю… Не понимаю, как я сорвался… Простите еще раз… В теперешнем состоянии я плохой помощник, обратитесь к Брайтману, моему секретарю. Он, думаю, сможет все устроить – ведь, я понимаю, что все это надо очень срочно?..
Джордж кивнул и вышел из кабинета. Клаус потихоньку засыпал, оставив этот мир наедине с атомной начинкой сухогруза…
*******************
Миллер медленно приходил в себя. Его постоянно тянуло куда-то наверх, из забытья. Он и не сопротивлялся этому, поскольку на данный момент времени он не существовал как индивид, как личность и не испытывал никаких потребностей – он не знал, что должен скрывать пароль, он не знал, что должен хотеть умереть, он не помнил своего имени и своего прошлого. В этом Клаус Лозински преуспел – промежуточные фазы проходили для Миллера как одна секунда без нарушения центральной нервной деятельности, все процессы были заторможены, заблокированы, управление ими целиком принадлежало дежурной анестезистке со шприцем в руках. Лозински был уверен, что на таком уровне самопожертвования, какой явил на первом сеансе Миллер, в его мозгу наверняка может оказаться «самурайский меч» - что-то типа виртуального харакири, активирующегося при попытке доступа к информации определенного рода. Для этого террорист был отправлен на такую глубину психо-моторного торможения, что все попытки взорвать мозг изнутри не принесли бы результата.
Но вот приходило время, в катетер, торчащий из подключичной ямки, вливалась очередная субстанция, и все нервные процессы в организме словно оживали от спячки. Вот участилось дыхание, зарозовели щеки; вот смешно зашевелились ноздри, чувствующие зонд, заведенный в желудок через нос. Дрогнули веки; ноги немного согнулись в колене. Миллер проснулся.
Джордж встал у его изголовья и положил ладонь правой руки на повязку, скрывающую решето в черепе.
- Миллер, это Хасс. Вы слышите меня?
Никакой реакции. Это уже стало привычным делом. Джордж усмехнулся, подошедший ассистент из числа предложенных Брайтманом установил векоподъемники. Глаза Миллера широко распахнулись и увидели перед собой большой белый экран, как в кинотеатре.
- Я профессионал, Миллер, и я знаю, что вы сейчас все прекрасно видите. Перед вами – обыкновенная белая простыня, таких сотни, если не тысячи в нашей клинике. Но эта простыня – особенная. Я думаю, что когда все закончится, ее повесят в музее. Для нее специально создадут музей нейрохирургии и нейропрограммирования, и она будет единственным и самым главным экспонатом – хотя, безусловно, этим экспонатом должны были быть вы.
Это было маленькое предисловие. А теперь попрошу вас не пытаться закрыть глаза – это у вас просто не получится. При попытке смотреть в сторону вас заставят вернуть глаза в прежнее положение – и это будет очень больно. С некоторых пор мы перестали исповедовать принципы гуманизма – как только мы поняли, что в связи с этим самым гуманизмом через сутки погибнет два миллиона человек…
Джордж взглянул куда-то вбок и кивнул. Свет в палате погас, на простыню откуда-то из-за спины Миллера проецировалось изображение. Он увидел огромную толпу народа, медленно бредущую по улицам с крестами на спинах – они тащили их на Голгофу. Миллер ничем не выдал, что смотрит – он просто не понимал смысла происходящего. Попытался взглянуть в сторону – и получил мощный удар током в живот. Он едва не сложился пополам, дыхание сорвалось, он закашлялся и застонал одновременно.
- Смотрите, Миллер, смотрите, - из-за спины, оттуда, откуда бил цветной луч, раздался голос Хасса. – Это все для вас.
Картины сменялись одна за другой. Из святых мест они перенеслись в школу – обыкновенную американскую школу, где дети лет десяти-двенадцати отвечали какие-то уроки. Дальше – зоопарк, маленькие медвежата; потом – мать, гуляющая с малышом на лужайке возле дома. Картины сменялись достаточно медленно, Миллер был в состоянии разглядеть каждое движение на экране, каждую мелочь. Он хотел что-то спросить, но получил еще один удар током, после которого приходил в себя несколько дольше; вопросов он решил не задавать.
Внезапно он понял, что сейчас на экране кадры художественного фильма – огромная конвейерная лента сбрасывает в кучу чьи-то трупы; вдруг на фоне черно-белого кино промелькивает красненькое детское пальтишко, которое вместе со всеми вещами скрывается в горе тел. Миллер вспомнил – это «Список Шиндлера», кино, которое на его родине считается культовым.
Дальше какие-то мультики, радостные визжащие от восторга дети, и… Несколько кадров из «Армагеддона». Миллер его не видел, он познакомился только с рекламным роликом, но почему-то узнал этот фильм – огненные шары, разрушающие мир, падали с неба…
Дальше вообще было что-то завораживающее. Фрагменты, снятые в Хиросиме, чередовались с диснеевскими героями; ядерный полигон в Неваде соседствовал с Гарри Поттером. Весь этот хоровод поглотил Миллера целиком. Несмотря на льющиеся из глаз слезы, он смотрел и смотрел, не пытаясь отвернуться – и не потому, что боялся удара током. Перед ним сейчас был весь мир…
Он не чувствовал, что откуда-то сбоку льется тоненький, дрожащий лазерный луч. Хасс торопливо накладывал голубую сетку на полученные в результате сеанса изображения глаз Миллера. Компьютер начал привычную работу; заструились линии света по огромным радужным кругам с черными провалами зрачков. Тем временем интенсивность изображения на простыне уменьшалась с каждой секундой, но Миллер продолжал видеть все это перед своими распахнутыми глазами – страх, война, смерть.
Тем временем Джордж получил результат. По его команде в палате тут же вспыхнул свет. Миллер, очнувшийся от грез, попытался возмутиться, но побоялся очередной молнии под одеялом и промолчал. Медсестра молча ввела в катетер необходимый коктейль; вновь на голову Миллера надвинулся шлем со сверлами.
В этот раз Хасс выглядел не так, как во время первого эксперимента в аудитории. Он твердой рукой настроил координаты и дал команду. Очередные три трепанационных отверстия появились в голове дернувшегося на мгновенье Миллера, потом в его мозг вонзились три электрода.
Джордж, затаив дыхание, подошел к Миллеру и протянул ему лист бумаги. Но тот уже не мог ничего писать. Дрожащим движением пальцев на руке он попросил Хасса нагнуться к нему и прошептал на ухо слабеющими губами адрес в Израиле. Потом он еще что-то сказал самому себе на иврите и умер. Реанимационная бригада, вскочившая со своих мест по сигналу аппаратуры, была остановлена жестом Хасса:
- Не надо. Он уже сделал на этом свете все, что мог. Пусть отдохнет. А сейчас мне нужна ручка – пока я не забыл его слова…
(Через три часа в центре Иерусалима по названному Миллером адресу был взят опытный шифровальщик, помогавший осуществить взлом сервера. Он быстро сломался и рассказал все, что от него требовалось. Сухогруз «Фаворит» к вечеру покинул порт Владивосток и отправился дальше…)
Лозински, с трудом стоя на ногах, смотрел на весь ход эксперимента Хасса через верхнюю стеклянную полусферу палаты. Хмель стучался в его голове отбойным молотком, но Клаус, вцепившись жилистой рукой в перила, выдержал до самого конца, после чего спустился вниз и вошел в палату, где Джордж склонился над мертвым Миллером.
- Как вам это удалось?– кивнув в сторону трупа, спросил пересохшими губами Лозински. – Что это было, коллега?
Хасс оглянулся. Потом подошел к огромному спроецированному на пластиковую белую доску изображению радужки Миллера, взял в руки маркер и обвел две точки – по одной в каждом из глаз.
- СОВЕСТЬ, - тихо сказал он трезвеющему Лозински, снял халат и вышел на улицу покурить…
—
Вернуться к рассказам.