Тайна исповеди
Морган Кант опоздал на ужин. Обычно он приходил в Зал Питания вовремя, но сегодня его отвлекла внеплановая работа – капитан требовал кое-что изменить в программе входа в атмосферу, пришлось остаться и вместе со штурманом изучать те черновые наброски золотым «Паркером», которые сам кэп называл полностью законченным планом. Работа заняла не так много времени, но к приходу Моргана из Зала ушли уже практически все – только возле выхода за круглым столом сидел корабельный капеллан (из новых, прибывший с последней Волной); его окружали пятеро молодых человек из группы геологоразведки, с большим вулканом на спине у каждого.
Капеллан, Кристофер Марч, забыв о каше, остывающей на тарелке, что-то увлеченно рассказывал своим слушателям (те, правда, жевать не забывали, но их тела были напряжены – каждое слово Марча было для них в диковинку, это чувствовалось по их позам). Морган не стал прислушиваться, посчитав это неприличным, отошел в дальний конец Зала и стал ждать официанта.
Тот подкатил достаточно быстро – рядом с Кантом остановился поднос, свободно парящий в воздухе, с прицепленным к нему небольшим экранчиком. Выбрав из строк, медленно проплывающих на экране, необходимое, Морган ткнул в них пальцем, поочередно выбирая; поднос коротко пикнул и отъехал в сторону.
Кант оперся на стол грудью, сложил перед собой руки и задумался. Мысли мчались в его голове рваной чередой - то о матери, оставшейся за десятки световых лет, то о предстоящей через шесть недель посадке на Британику, то о собственной душе, потерянной где-то в глубине Вселенной много лет назад. Его взгляд невольно переместился туда, где проповедовал Марч.
Капеллану было около шестидесяти лет, седые волосы покрывали его голову; лицо с проникновенными глазами, способными открыть, будто штопор, любой замок, запирающий сердце, было сегодня напряженным, взгляд - тяжелым, речи медленными и взвешенными. До Моргана слова не долетали, по движениям губ он читать не мог, приходилось просто смотреть на происходящее и искренне завидовать тем парням, что слушал сейчас Слово Божье.
Подойти к капеллану сам Кант вряд ли бы решился – у него на многие воззрения Кристофера Марча были свои собственные взгляды. Он просто смотрел издалека, даже не пытаясь угадать содержание беседы. И вдруг Марч указал на один из голографических портретов, парящих над центром Зала.
Кант машинально поднял глаза вверх – несмотря на то, что знал лица всех людей, сияющих вечно розовым светом в высоте – Гордона Брасса, первого капитана «Вирджинии»; Тима Лайфуса, ее первого навигатора… И отца Джереми. Мало кто помнил его имя и фамилию, он так и вошел в экипаж «Вирджинии» - ее первый капеллан, отец Джереми, и все.
Кант почувствовал, как по коже спины пробежали мурашки от взгляда теплых, добрых, окруженных морщинками глаз отца Джереми; довольно неприятно было видеть сквозь голову священника потолок Зала, но очень скоро это ощущение прошло. Лицо обрело реальные черты, потеряло всякую голографическую проницаемость. Морган не мог оторвать от него глаз. Заныл рубец справа на шее – там, где туго и горячо пульсировала сонная артерия.
- …Его канонизировали, дети мои! – услышал Кант голос Марча. Священник повысил тембр разговора, сделав Моргана его невольным участником. – Если бы вы знали, какой смертью погибали ваши духовные наставники – вы бы так бездумно не проводили свои дни в праздности!
Кант ухмыльнулся. Никакой праздностью в жизни геологоразведки и не пахло; уж кто-кто, а они занимались своими тренировками по высадке и работе в опасных условиях регулярно и методично, до седьмого пота изнуряя себя и своих друзей по братству геологов. По-видимому, так же отреагировали и большинство из слушателей Кристофера Марча, так как тот вскочил из-за стола и достаточно громко произнес:
- Он отдал за вас жизнь! Как вы можете…
Морган не знал, о чем была их беседа с капелланом с самого начала, да и не хотел вдаваться в подробности – приехал на летающем подносе его ужин. Кант переставил тарелки себе на стол, взял приборы и приготовился поглощать пищу, ибо был уже достаточно голодным к этому времени. Следующую пару минут он методично пережевывал кусок свинины, щедро политый соусом. Кормили здесь, надо признаться, замечательно. Увлекшись, он и не заметил, как капеллан приблизился к нему, прикоснувшись к плечу. Морган вздрогнул и чуть не перевернул на себя тарелку.
- Прошу прощения, уважаемый… - виновато произнес Марч, показавшись из-за спины. – У нас возник спор, и мне хотелось бы…
- Короче, - с набитым ртом буркнул Кант.
- Мои собеседники не очень хорошо знают историю нашего путешествия – в частности, тот его эпизод, что связан с канонизацией святого отца Джереми… - капеллан вздохнул и на пару секунд закатил глаза к потолку, всем видом показывая неразумность парней из геологоразведки, не знавших таких элементарных вещей. – Пытаясь втолковать им данную историю, хочу узнать, насколько хорошо знакома эта тема окружающим. К сожалению, вы остались здесь один…
- Возможно, к счастью, - вставил слово Морган и наколол на вилку очередной кусок мяса. – Что вам нужно? Я так и не услышал ничего вразумительного.
Кристофер Марч поджал губы, но через силу разгладил складки обиды на лице и присел рядом, хотя Кант его не приглашал. Геологи, развернув свои стулья, заинтересованно смотрели в их сторону.
- Вы слышали когда-нибудь о Лайме Дэвидсоне? – спросил капеллан, пытаясь заглянуть в глаза Канта, разглядывающего содержимое своей тарелки. – Хоть когда-нибудь?
Морган медленно поднял на него взгляд. Капеллан не то, чтобы понял или увидел, нет – он почувствовал, как этот взгляд высушивает его мозг. Зрачки Канта, будто провалившиеся вглубь глазниц, сверлили Марча лучами лазера.
- Вы серьезно? – после нескольких секунд паузы произнес Морган. – О Лайме?
Кристофер Марч почувствовал себя крайне неловко. Он уже пожалел, что затеял весь этот разговор сначала с геологами, а потом с этим странным человеком, так изменившимся в лице, услышав имя «Лайм Дэвидсон». Немного отодвинувшись от стола Канта, священник утвердительно кивнул.
Морган грустно посмотрел на недоеденное мясо и отодвинул от себя тарелку, протянув руку за стаканом сока.
- Лайм… - шепнул он, но Марч его услышал. – Странно, но его очень многие любили – он был компанейским парнем.
- Так вы знали его? – спросил капеллан, но Морган не слышал его.
- … А он был богом для корабельных детей – один из немногих людей на «Вирджинии» понимал их всех с полуслова, умел заставить их смеяться и плакать, играть и слушать, любить и ненавидеть… Матери, уходившие в Поиск, оставляли своих чад не отцам – Лайму. Они знали, что их дети будут защищены, заняты играми, вовремя накормлены и уложены спать…
- Но ведь именно он и хотел убить отца Джереми! – воскликнул Марч. Кант понял, что капеллан повысил голос для того, чтобы его услышали геологи. Парни и сами, увидев перемены в лице Моргана, старались прислушаться к происходящему за другим столом, не подходя только из вежливости. Кант потер виски кончиками пальцев, собираясь с мыслями, после чего махнул геологам рукой. Те с готовностью подскочили и, держа в руках стулья и лавируя между столами и парящими официантами, приблизились и расселись вокруг.
Кант кивнул им всем, отхлебнул сок и внимательно посмотрел на капеллана, ожидая продолжения. Тот смутился и тихо произнес:
- Как же так могло случиться, что главный педагог, любимец детей и их матерей – поднял руку на корабельного капеллана? Зачем он хотел его убить?
Поставив стакан на стол, Морган отодвинулся от стола, вытянув ноги, сложил руки на груди и ответил:
- Он никого не хотел убивать. Как никто другой, он хотел жить и давать жить другим. Он просто был болен…
- Чем? – торопливо спросил один из подошедших геологов, на вид самый молодой из них.
- Страхом, - ответил Кант и закрыл глаза. – Тем, чем больны вы все при высадке в очередную Зону Разведки; тем, чем болен я, прокладывая курс в неизвестности Вселенной; тем, чем болен уважаемый капеллан Марч, понимая всю беззащитность своих воззрений перед масштабностью космоса.
- Что вы хотите этим сказать? – положив ладони на стол, спросил Марч.
- Ничего. Я просто ответил.
- И что было потом? – услышал Кант еще один вопрос от геологов, не успев заметить, кто же его произнес.
- А вот потом было самое интересное. Когда страх переполнил его, он пошел к отцу Джереми, - сказал Морган. – Он вошел к нему с лучевым пистолетом в руке.
Кристофер Марч подался вперед:
- Мы все знаем, чем закончилась история. Отец Джереми погиб от руки Лайма и был причислен к лику святых…
Морган Кант вздохнул и непроизвольно потер рубец на шее, чем привлек к нему взгляды сидящих напротив парней.
- Мне это известно из первых рук.
- От самого Лайма? Или, может быть, это рассказал вам сам Джереми – после своей смерти? – ухмыльнулся Марч, пытаясь удержать нить разговора в своих руках. Трое геологов из пяти улыбнулись – это придало уверенности священнику.
Кант вздохнул – ему очень не нравилось направление разговора:
- Все дело в том, что Лайм вошел к Джереми не один. Он взял заложника. Ребенка.
- Ребенка?.. – недоуменно переспросил Марч.
- Мальчика шести лет. Маленького Моргана Канта.
Рубец на шее медленно наливался кровью…
* * * * *
Проблема обозначилась к концу третьего месяца полета. Сам Дэвидсон ощутил присутствие чего-то непонятного гораздо раньше, заметив холодок в груди при воспоминаниях о доме. Ему очень хотелось подойти к огромному экрану, имитирующему иллюминатор, и увидеть там не неподвижную звездную бездну, перечеркнутую дугой Млечного пути, а Землю – оставленную где-то далеко-далеко, любимую, теплую, голубую... Но ее там не было.
Холод проникал, как казалось Лайму, сквозь этот экран внутрь корабля. Находясь в Детском Зале, учитель на так остро чувствовал ограниченность пространства мчащегося в космосе корабля – но стоило рабочему дню окончиться, стоило всем матерям забрать своих чад назад, и клаустрофобия овладевала им, захватывая рассудок целиком.
Вначале он пытался контролировать это ощущение, изучая феномен боязни замкнутых пространств в справочниках, беседуя с корабельным психологом на отвлеченные темы (лишь бы слышать человеческую речь, видеть перед собой понимающие глаза). Дэвидсону вообще все вначале показалось странным – ведь, находясь на Земле, он прошел тест на то заболевание, которым страдала его душа; он жил в закрытой лаборатории в Пенсильвании в течение трех месяцев на глубине двухсот метров в коллективе двенадцати человек, выполняя все те же обязанности, что и сейчас – из двенадцати человек двое были детьми десяти и одиннадцати лет. У педагога все получалось; ни на секунду, ни он сам, ни наблюдатели от НАСА не заподозрили ничего, хоть отдаленно напоминающего клаустрофобию. Лайм вообще был идеальным во всех отношениях – около трех лет назад ему вырезали воспаленный аппендикс, никогда в жизни он не получал сотрясения мозга, все суставы работали в полном объеме, время реакции было близко к тому, что показывают на тестах пилоты – короче, обузой в космосе он мог стать с очень маленькой долей вероятности. И вот случилось…
Хуже всего было то, что дети, ради которых он и полетел, поглощали огромное количество той жизненной силы, которая могла помочь Лайму бороться со своим недугом. Дэвидсон понимал, что так долго продолжаться не будет; когда-нибудь наступит переломный момент, рассудок учителя не справится с такой нагрузкой, какой оказался замкнутый мир звездолета в миллионах и миллиардах миль от Земли. Каждый вечер, возвращаясь в свою комнату на Семейном ярусе (он был одинок, но жил там же, где и большинство детей, чтобы всегда быть рядом), он мечтал об одном – вернуться домой, в Вашингтон. Защелка дверного замка, отгораживая его от малолюдного коридора, пробуждала к жизни все его страхи.
Он медленно опускался в кресло в дальнем углу комнаты, включал «квадро», которое тут же наполняло пространство вокруг учителя картинами, запахами, шумом дикой природы, заставляло хоть ненадолго, но окунуться в мир родной планеты. Так он ухитрялся продержаться примерно час-полтора, прогуливаясь из угла в угол по девственному сибирскому лесу или по берегу Миссисипи. Потом их лечебное воздействие ослабевало – он начинал замечать сквозь стволы деревьев обшивку стен, команда голосом выключала красоту природы и возвращала в мрачный мир одиночества. В среднем раз в два-три дня Дэвидсон не выдерживал нагрузки на психику, выходил в коридор и бродил там, хоть на чуть-чуть освобождаясь от ощущения замкнутости комнаты.
Конечно, по отношению к маленькой комнатке шесть на четыре метра, коридор казался огромным, порой бесконечным (тот, что пролегал по главному меридиану корпуса, был примерно шестьсот метров в длину). Но стоило вспомнить, где находилась сейчас «Вирджиния» и с какой скоростью удалялась она от Солнца – и ужас овладевал Лаймом с новой силой; ноги подкашивались, в груди начинало стучать сердце, да так, что становилось больно в висках. Он с огромным трудом, закрыв глаза и вцепившись во что-нибудь неподвижное и прочно закрепленное к стене, умудрялся побороть в себе желание мчаться на поиски выхода из звездолета, неважно куда – лишь бы на свободу, из скованного сверхпрочными шпангоутами корпуса на волю, на Землю, домой… Это не было клаустрофобией в полном смысле этого слова – ведь он понимал, что болен, а следовательно, не был больным до конца. Но легче от этого не становилось. С каждым днем контролировать свое состояние было все тяжелей; сон приходил только после приема седативных препаратов.
И, КОНЕЧНО ЖЕ, РАЗВЯЗКА БЫЛА НЕ ЗА ГОРАМИ…
* * * * *
Капелланом отца Джереми называли в основном по привычке – «Вирджиния» в прошлом была боевым кораблем, а военный священник именно так и именовался. В армии он никогда не служил, но слово «капеллан» ему было приятно – и на слух, и по смыслу. Он служил Богу – уже около тридцати лет, и достаточно удачно. Его кандидатура была выбрана из тридцати тысяч священников, подавших заявления в Подготовительную Комиссию. За плечами отца Джереми были несколько приходов в Мичигане, две поездки в Ватикан на личную аудиенцию к Папе (за заслуги по оказанию помощи детям-сиротам) и паломничество в Мекку (половину Израиля он прошел пешком, постигая путь Христа).
Век высоких технологий коснулся отца Джереми другой своей стороной. Тридцать четыре года назад он, тогда еще Дастин Пауэрс, окончил Факультет Программирования в Йеллоустонском университете и поступил на работу в одну из крупнейших компаний по разработке искусственного интеллекта – «Эн-Сенс». Став в короткий строк одним из самых перспективных работников, он получил предложение участвовать в главном проекте корпорации - создании аналога Божественной сущности. Неизвестно кому и когда пришла в голову эта идея – но она стала профилирующей в компании на несколько лет. И именно Дастин сумел приблизиться к ее пониманию ближе всех. На стадиях планирования разработки он поглощал в огромном количестве всякого рода религиозную литературу, посещал клубы, секты, церкви – копил и систематизировал информацию, необходимую для программирования. И вся эта куча псалмов, стихов, служб и заповедей поглотила Дастина и отняла его у окружающего мира – заканчивая создание своего детища, «Святого Матвея», он ушел от мирской суеты, принял духовный сан и стал отцом Джереми.
Однако дело свое он сделать успел. Его «Святой Матвей», идеальный собеседник для Господа, был создан на основе изучения множества биографий людей, общавшихся с высшим разумом на протяжении веков, в него была заложена база данных, заключающая в себе совокупность интеллектов десятков тысяч священников разных званий и направлений. «Святой Матвей» практически не зависел от веры – он мог одинаково свободно общаться и с католиками, и с протестантами, и с мусульманами; мог убедить в чем угодно Папу или арабского шейха, мог оправдать самоубийцу и приговорить аскета. Он мог все. Он стал воплощением Бога на Земле. Насколько точно «Святой Матвей» воспроизвел его – знал лишь Дастин Пауэрс - но он к тому времени был уже отцом Джереми. И оставался им уже на протяжении последних тридцати лет.
Очень быстро сотрудники «Эн-Сенс» убедились, что общаться со «Святым Матвеем» может только его создатель. Исходные коды и подготовительные базы отец Джереми уничтожил при изготовлении оригинала из нескольких предварительных версий – на всякий случай. Он понимал, что будут предприняты неоднократные попытки воспроизвести и даже превзойти его детище – но допустить существование на планете двух подобных компьютеров одновременно было нельзя. Подобная кибернетическая личность должна была существовать в единственном числе – во избежание недоразумений и двойственных толкований.
Осознав тот факт, что их самое главное изобретение уплывает из рук, директора «Эн-Сенс» предприняли ряд попыток восстановить контроль над личностью Дастина Пауэрса, вернуть его в лоно своей корпорации, выторговать или иным способом получить «Святого Матвея» в свое распоряжение. Две делегации переговорщиков вернулись ни с чем, причем один из членов второй делегации, пообщавшись с отцом Джереми, через две недели отошел от дел, окунувшись в религиозный мир какой-то секты (на многочисленные вопросы о том, что послужило поводом к такому поступку, он коротко отвечал: «Вы не слышали его голоса…»). Тогда сам Энтони Донован, генеральный руководитель «Эн-Сенс», принялся за дело.
Ему ничего не оставалось, как использовать силовые методы. Тогда он еще не понимал, насколько смешны подобные воздействия на человека, который каждый день общается с Богом. Один из посланных им киллеров застрелился; второй вернулся, не побоявшись раскрыть заказчика, вошел к Доновану в кабинет среди рабочего дня, в разгар служебного совещания, бросил на стол пакет с пластиковыми картами «Эн-Сенс-Банка» (свой гонорар за убийство), после чего вытащил из кармана Евангелие, поцеловал его, свирепо взглянул в глаза съежившегося в кресле директора и вышел, хлопнув дверью.
После этого все попытки вернуть «Святого Матвея» в корпорацию и восстановить контроль над Пауэрсом закончились. А отец Джереми обретал все большую и большую популярность. Его приходы в Мичигане напоминали Иерусалим до Третьей Мировой – отбоя не было от желающих исповедаться «Святому Матвею» и великому Джереми.
Когда комиссия по отбору команды для полета «Вирджинии» обнаружила в огромном количестве заявок анкету отца Джереми, все остальные кандидатуры отпали сами собой. А когда капитан Брасс узнал, что вместе со святым отцом летит и его детище, сам «Святой Матвей», он даже немного испугался. Он еще никогда не перевозил на борту искусственных богов…
* * * * *
- …Мне кажется, вы несколько увлеклись описательной частью, - прервал Канта Марч. – Все это мы и так с вами знаем из дневников капитана Брасса и из логов «Святого Матвея», извлеченных после гибели отца Джереми из «черного ящика» независимыми экспертами. Хотелось бы поподробнее услышать вашу версию того, что произошло в комнате капеллана, когда туда вошел Дэвидсон – не знаю, насколько она окажется правдоподобной.
- Вот-вот, логи… - ухмыльнулся Морган, потирая шрам на шее (это он делал машинально с самого начала разговора). – И вы туда же… А ведь до сих пор непонятно, чего больше в «Святом Матвее» - от искусственного интеллекта или от бога.
- Что вы имеете в виду? – насторожившись, спросил священник.
- Вы когда-нибудь исповедовались ему?
- Естественно, - чуть ли не возмутился Марч. – Как по долгу службы, так и по велению сердца!
- Ну и как ощущения? Вам было что ему сказать?
- Тайна исповеди нерушима – это один из вечных законов церкви, - сказал Марч.
- Но если есть логи – значит, кто-то их читает, - ответил ему Морган. – Это тоже закон, но несколько иного мира – мира компьютеров…
* * * * *
Увидел и рассказал обо всем самый маленький член экипажа «Вирджинии» - Самюэль Баркер, которому было всего четыре года, и он боготворил своего воспитателя даже больше, чем собственных родителей.
Запыхавшись и забывая глотать слюну, Самюэль восхищенно (совершенно не понимая происходящего) поведал своим старшим товарищам (семи и восьми лет соответственно) о том, что их учитель мистер Дэвидсон гуляет по звездолету с лучевым пистолетом в руках.
- Он, наверное, решил записаться в десант! – выпалил в конце Баркер. – А как же мы? Он уйдет от нас? А кто будет читать мне сказки перед сном?..
О сказках Лайм, конечно же, не вспоминал. Вытащив из кобуры дремлющего адъютанта командира десантников лучемет, он тихими шагами удалился в свою комнату, где ознакомился с принципом стрельбы из него при помощи интерактивного справочника, даже сумев пострелять (естественно, виртуально) в мельтешащие вдоль стен мишени. Результаты стрельбы оставляли желать лучшего, но особой меткости Дэвидсону не требовалось – пистолет был нужен ему больше для психологического давления (а на самом деле для уверенности в собственных силах – но в этом Лайм себе не признавался).
Отмечалась интересная деталь – с пистолетом в руках клаустрофобия куда-то подевалась; причем так далеко, что Лайм на несколько секунд засомневался в своих намерениях. Казалось, что все страхи и опасения Дэвидсона беспочвенны, что их нет и просто-напросто никогда не было. Оружие внушало то, что и должно было внушать с момента своего появления на свете – уверенность и безнаказанность. Дэвидсон, забыв о своем предназначении на этом корабле, о своем педагогическом образовании, тупо смотрел на лучемет, периодически закатывая глаза к потолку. Он просто предавался физическому наслаждению от отсутствия страха – это чувство было сродни оргазму.
Захотелось чего-нибудь горячительного. Для людей, не связанных с несением вахт, это не было запретным. Лайм отложил оружие в сторону, поднялся с дивана, сделал несколько шагов к бару и едва не упал на пол – настолько сильно ударил его откат той счастливой волны отдыхающего рассудка. Болезнь вновь подчинила его себе – с новой силой, словно мстя за минуты, которые Дэвидсон провел, выпутавшись из ее сетей. Ноги вновь стали ватными, к горлу подступила волна тошноты, и Лайм, сам не осознавая свой поступок, ринулся к оставленному на столе лучемету.
Металл рукояти, оттянув нетренированную кисть, дал вздохнуть и распрямиться; расширенными от ужаса глазами Лайм оглядел комнату. Если бы его мог увидеть в эту минуту кто-нибудь посторонний, то с огромной долей вероятности можно было сказать, что больше ни одна мать не доверит Дэвидсону своего ребенка. Наступил тот миг, за которым человек перестает быть человеком – ужас проникает в него полностью, становится частью личности, его главной составляющей, доминантой. Больной рассудок – это не больной зуб; никаким скальпелем нельзя вырезать то червоточинку, что расплавляет сознание, ежеминутно и ежесекундно подталкивая человека к пропасти.
Дэвидсон прижал лучемет к груди.
- Домой… Я хочу… домой, - коротко сказал он невидимому собеседнику. Небольшая группа нервных клеток в его головном мозгу, подчинившая себе его и контролировавшая каждый его шаг, потихоньку подводила его к последней черте.
- Домой, на Землю… Ведь есть же Волна – значит, кто-то ее создает…
Волна, уже давно существующий способ телепортирования – последняя Волна принесла шесть дней назад с собой несколько геологоразведчиков и одного доктора-педиатра. Лайм сам предложил пригласить сюда человека, способного лечить детей, сам встречал его у Сияющих ворот – вместе с отцом Джереми, назначенным капитаном Брассом на должность ответственного за адаптацию прибывающих.
Увидев то, как из сверкающей пустоты по ту сторону ворот, из петель полярного сияния Антарктиды (где располагалась передающая станция) на борт «Вирджинии» шагнули семь человек, он поразился величию человеческой мысли и технического прогресса. А вечером, оставшись наедине со своим кошмаром, он представил себе свой шаг – в обратном направлении. И пусть это будет бесплодная пустыня Южного полюса, неважно – это должна была быть Земля.
Мысль о возвращении захватила его целиком. Периодически он подходил к уснувшим до следующей Волны Сияющим воротам и с тоской в глазах разглядывал их мрачную глубину. Впрочем, это было неудивительно – время от времени едва ли не каждый из экипажа «Вирджинии» бывал здесь, это создавало иллюзию близости к дому. Но так, как смотрел и пытался разглядеть другую сторону межзвездного провала Дэвидсон, не смотрел никто…
Очнулся Лайм у Ворот. Лучемет смотрел в пол, рука устала от тяжести оружия. Как он преодолел почти полкилометра коридоров, осталось для него загадкой. Перед ним была дорога домой – и она была темна и непроглядна. Сияющие ворота включались только при необходимости по приказу самого Брасса. Следующий такой приказ по плану должен был поступить через полтора месяца – Ворота будут работать на прием. Волны в обратном направлении не ожидалось до высадки на Британику.
Сделав несколько шагов в сторону Ворот, Лайм наткнулся на невидимую преграду – силовое поле ограждало их от любопытных натур. Тугая пелена поля остановила Дэвидсона, не пустила дальше. Он не удивился – но желание попасть домой выросло на порядок именно из-за этой недоступности. Рука, сжимавшая лучемет, поднялась на уровень груди; ноздри стали раздуваться все шире и шире, дыхание сделалось шумным, капли пота выступили на висках.
- Я пройду этими Воротами – сегодня же! – дал он себе обещание. Казалось, темнота в провале ворот засветилась зловещим фиолетовым светом, как всегда бывало при начале настройки для проведения телепортации. – Я пойду к Брассу! Я буду требовать! Я хочу домой!
Но судьба распорядилась иначе. Если бы он воплотил свою мечту, если бы он пошел к самому капитану, бывалому Брассу – все бы сложилось иначе. Опытный r’g сумел бы понять состояние учителя, отправил бы его на Землю внеочередной Волной, чтобы избавиться от непредсказуемого педагога. Лайм был в шаге от успеха своего мероприятия. Но когда он повернулся к Воротам спиной, чтобы направиться к капитану, то увидел перед собой честные восхищенные глаза маленького Моргана, уставившегося на лучемет в руках Лайма.
- Это ваше? – спросил мальчик, после чего поднял глаза на своего учителя и воспитателя. И в эту секунду весь план Дэвидсона на корню видоизменился. Он ласково улыбнулся кареглазому мальчику, протянул к нему свободную руку и взял за маленькое хрупкое плечико.
- Морган, здравствуй! – приветливо сказал он. – Ты очень вовремя…
Мальчик доверчиво смотрел в глаза Дэвидсона.
* * * * *
День начался удачно – зацвела любимая орхидея отца Джереми, которая собиралась это сделать в течение последней недели. Больше всего священник боялся, что она неадекватно отреагирует на сам факт полета в межзвездном пространстве, что она не перенесет ускорения, что случится что-нибудь из ряда вон… Но ничего не случилось. Бутон благополучно раскрылся.
- Дорогой Джереми, ваш цветок! – торжественно произнес стоящий в углу Зимнего сада молодой человек в некоем подобии средневековых одежд. – Бегите скорее сюда!
Джереми, сидевший с книгой в кресле-качалке, подскочил как ужаленный.
- Бегу-бегу, Сент-Эм! – крикнул он в раскрытое окно своего жилища, которое по приказу главного инженера было создано в виде отдельно стоящего домика с прилегающим к нему Зимним садом (так попросил сам Джереми – чтобы при приближении к Приходу у экипажа «Вирджинии» возникало ощущение чего-то родного, знакомого, земного). Отложив книгу в сторону, отец Джереми молодецки, несмотря на свои сорок восемь лет, перепрыгнул порог своего домика и через несколько секунд оказался рядом с молодым человеком.
- Моя орхидея… - прошептал он, разглядывая огромный цветок. – Вот уже десять лет она цветет - и первый раз делает это в космосе!
Сент-Эм улыбался краешками губ, глядя со стороны на эту картину. Джереми почувствовал этот взгляд, повернулся и, наклонив голову, спросил:
- Тебе нравится?
- Конечно, учитель. Да ведь вы и сами знаете – независимо от смысла происходящего то, что нравится вам, должно нравиться и мне.
- Не лицемерь, - отмахнулся Джереми, вновь обратившись взглядом к цветку. – А кстати, почему сегодня ты несколько изменил свой облик? В твоей внешности появились черты меня в молодости – будто я смотрю на свои университетские фотографии.
Сент-Эм пожал плечами, виновато улыбнулся:
- Вам не нравится, святой отец?
Джереми выдержал паузу, после чего подошел к Сент-Эму, протянул руку, чтобы похлопать его по плечу, но вдруг вспомнил, что плеча нет – рука зависла на полпути.
Собеседник хитро сощурился, покачал головой и сказал:
- Можете хлопнуть.
Джереми опустил руку – она легла на выпуклое сильное плечо, священник ощутил пальцами шелк рубашки.
- Ты многому научился, парень - а ведь всего пара недель…Кстати, ты не помнишь, у нас сегодня есть какие-нибудь встречи?
Сент-Эм нахмурил лоб, вспоминая. Плечо внезапно потеряло свою плотность, рука Джереми провалилась сквозь него. Священник вздрогнул от неожиданности; Сент-Эм же ничего не заметил:
- Сегодня, учитель, к нам не собирался никто.
- Странно, у меня предчувствие, что состоится какая-то незапланированная встреча… - задумчиво произнес Джереми. – Плохое предчувствие…
Сент-Эм внезапно обернулся в сторону выхода из Сада. Вдали показались двое – мальчик, совсем маленький, лет шести-семи, и державший его за руку мужчина. Джереми узнал его – Лайм Дэвидсон, главный педагог звездолета.
- Мальчик – Морган Кант, - шепотом подсказал Сент-Эм. – шесть с половиной лет, мать – Эмма Кант из группы связи. И маленькая деталь, учитель…
Но Джереми не стал слушать дальше – он уже шел навстречу. Сент-Эм, сожалея о недосказанном, повернулся к цветку, зная, что священник все равно услышит его:
- А ведь деталь-то важная – лучемет…
Сделав несколько пассов рукой над орхидеей, он придал ей какой-то особый, одному ему видимый шарм, после чего направился к месту встречи Джереми и Лайма Дэвидсона. Его шаги были практически неслышны; движения мягки и точны, словно у кошки. Он был воплощением виртуального идеала – «Святой Матвей», искусственный бог, детище Джереми. Его блок прогнозирования ситуации в настоящий момент определил происходящее как «потенциальную угрозу жизни отца Джереми». Но Сент-Эм не торопился в гущу событий – все-таки «потенциальная» не есть «реальная».
Тем временем Джереми вплотную приблизился к Дэвидсону и Канту. Еще за несколько десятков метров он, наконец-то, сам разглядел у Лайма в руке лучемет, но постарался не придавать этому значение с первых секунд предстоящей беседы – он готовился сконцентрироваться на внутреннем мире человека, вошедшего к нему.
- Самое главное, - шептал он себе под нос, делая последние шаги перед встречей, - внушить полное и безграничное доверие. Если что, привлеку Сент-Эма – у того получится безотказно…
- У меня кое-что есть для него, - раздался в левом ухе голос Сент-Эма.
Джереми подоткнул наушник поглубже, кашлянул, сам не зная, зачем, потом тихо произнес:
- Будь рядом, друг мой.
- Я всегда рядом.
- Это утешает, - кивнул сам себе Джереми и остановился. От Лайма и мальчика его отделяло около десяти шагов. Идущий к священнику должен остановиться последним – ведь это ему необходима предстоящая встреча. Под ногами Дэвидсона несколько раз хрустнули речные камушки, которыми была по заказу Джереми усеяна дорожка; он замер, держа Моргана за руку. Мальчик поднял голову и спросил – непонятно, кого именно:
- И что мы будем делать?..
Дэвидсон посмотрел вниз, прямо в глаза мальчику, и ответил:
- Спасать мою душу.
Джереми улыбнулся:
- Если вы пришли за этим, то, спешу заметить, направление было выбрано верное.
- Здесь что-то не так, - шепнул издалека Сент-Эм. Лайм заметил движение глаз, которым Джереми непроизвольно среагировал на фразу Сент-Эма, поднял перед собой лучемет, направив его на священника, и требовательно произнес:
- Вы с кем-то разговариваете. Я видел, как вы посмотрели вбок, у вас, наверное, в ухе что-то спрятано.
Джереми вытащил маленький наушник, показал его Лайму:
- Не более чем средство связи с Богом…
- Вы говорите с Богом? – внезапно спросил Морган. – С самим Богом?
- Конечно, мальчик мой, - приветливо отозвался Джереми. – Для того я и поставлен здесь – говорить с Богом и спрашивать у него совета, как спасти ваши души.
- И мою?
- Ну, твою еще рано спасать от чего-либо… - сказал Джереми. – Опустите оружие, - обратился он к напряженному Дэвидсону, слушающему их диалог с Кантом с абсолютно отрешенным лицом – казалось, Лайм просто-напросто забыл, для чего он пришел сюда. Маленький мирок, созданный Джереми и дизайнерами, заставил его провалиться в некий мир воспоминаний и сомнений; учитель понемногу начинал обретать умиротворенность и уверенность – и вдруг он услышал обращенную к нему речь Джереми. Страх и ненависть вновь обрушились на него.
- Я пришел к вам не для душещипательных бесед! – почти крикнул он в лицо Джереми, до боли сжав ладонь Моргана; мальчик непроизвольно вскрикнул и попытался вырваться. – У меня более чем конкретное требование!
Сент-Эм, остановившись в паре десятков шагов от Джереми, сейчас искренне сожалел о том, что наушник находится в кармане у священника, а не там, где ему положено было находиться. Пытаясь сейчас анализировать все имеющиеся у него данные по происходящему инциденту, он приходил к неутешительным выводам.
- Я думаю, что мальчику больно, - протянул руку Джереми. – Давайте вы отпустите его, и мы пройдем все вместе ко мне…
- Нет! – категорично заявил Дэвидсон. – У меня есть к вам абсолютно конкретное предложение. Я знаю, что вы участвовали в приеме последней Волны сотрудников. Вы поможете мне отправиться на Землю. Немедленно. Сегодня.
- А вы? – коротко спросил Джереми. – Что с вашей стороны?
- А я… - проглотил тугой комок слюны Дэвидсон, - а я оставлю в живых вас и этого мальчишку!
Джереми грустно улыбнулся, одними углами рта; лоб избороздили морщины.
- Вы не хотите назвать мне истинную причину происходящего? – попытался он начать диалог, которого всегда боялся – диалог между заложником и захватчиком, между беззащитным человеком и стволом лучемета. Иногда ему приходили в голову подобные мысли – но никогда он не просчитывал подобную ситуацию до конца, ибо сердце и разум отказывались понимать такой вариант развития событий.
- Я не разговаривать сюда пришел! – крикнул Дэвидсон. Морган вновь дернулся – по-видимому, ему тяжелая рука Лайма причиняла серьезную боль. – Пошевеливайтесь, Джереми! У вас мало времени!
- А у вас? – Сент-Эм, как и всегда, подошел совсем неслышно. – Я смотрю, друзья мои, что здесь возникли какие-то разногласия? Сплошное недопонимание, конфликт…
Лайм отступил на пару шагов назад – появление нового собеседника для него было полной неожиданностью. Сент-Эм просто материализовался рядом с ними, преодолев двадцать метров не при помощи ног, а импульсом сервера, поддерживающего его в работоспособном состоянии. «Святой Матвей» улыбнулся Моргану, протянул ему руку и уже был готов увести в сторону, однако пришедший в себя Лайм наставил на него лучемет:
- Кто бы вы ни были – отойдите, и как можно дальше! Я вас не знаю, вести с вами разговоры не собираюсь! Если у вас есть желание оказаться замешанным в эту историю – можете оставаться, будете еще одним заложником!
Сент-Эм укоризненно посмотрел на Джереми, словно пытаясь дать ему понять, что тот совершенно напрасно вытащил наушник – у него явно было что сказать. Потом он согласно кивнул, подошел ближе к отцу Джереми и всем своим видом показал, что присоединяется к происходящему.
Дэвидсон приставил ствол лучемета к шее Моргана и требовательно сказал:
- Мне необходимо попасть на Землю – по одному мне известной причине. Не обсуждая ее с вами, хочу поставить еще одно условие – время. У вас есть полчаса на то, чтобы связаться с капитаном Брассом, пригласить сюда инженера Каллахена и организовать включение Сияющих ворот. Если вы не укладываетесь в указанный промежуток времени – я буду стрелять, - эти слова дались учителю с большим трудом, но он сумел произнести их почти не дрогнувшим голосом. – Сначала погибнет ребенок. Потом ваш друг. И напоследок вы.
И тут Джереми понял, что Дэвидсон никогда не видел Сент-Эма – он только слышал его голос на проповедях. Образ молодого человека святой отец решил создать совсем недавно – около полугода назад, еще на Земле, в период подготовки к старту. И вот процесс, продолжавший столь долгое время, завершился десять дней назад – но никто еще не видел творение программиста Дастина Пауэрса в виде живой человеческой фигуры. Это могло помочь – но могло и помешать…
- Я немедленно свяжусь с капитаном, уважаемый мистер Дэвидсон, - поспешил заверить Лайма Джереми. – Но для этого мне надо пройти в мой дом…
- Вперед, - кивнул Дэвидсон и махнул стволом.
Джереми, развернувшись в сторону Сент-Эма, умоляюще посмотрел тому в глаза – он очень надеялся, что его детище увидит в его взгляде просьбу о попытке взять беседу в свои руки; направить ее в нужное русло, используя всю религиозную мощь последних тысячелетий, всю силу убеждений великих философов прошлого и настоящего. Сент-Эм согласно кивнул; Джереми просто почувствовал, как загудел воздух – это было, конечно, субъективное ощущение, но явственно можно было представить, как протянулись невидимые нити от Сент-Эма к базе данных сервера, упрятанного в доме священника.
К дому они подходили странной для постороннего взгляда цепочкой – Лайм направлял их всех стволом, не особенно обращая внимание на спотыкающегося малыша. Морган на удивление хранил стойкость и спокойствие – он безгранично доверял своему воспитателю и учителю и был уверен в том, что все происходящее делается только во благо и ради чего-то очень нужного. Первым шел Джереми, за ним Сент-Эм. Дэвидсон чувствовал, как в нем поднимается прилив дрожи; шевеление волос на голове становилось все ощутимее. Он управлял процессией заложников, глядя в их затылки.
Террорист он, кстати сказать, оказался неважный – обезоружить его можно было в любой момент. Но Джереми это даже не приходило в голову, ему в жизни вообще не доводилось пользоваться силовыми методами. Он был ошеломлен происходящим; священник просто переложил ситуацию на плечи компьютера и сейчас молил Бога о том, чтобы у «Святого Матвея» все получилось (а уж как Сент-Эм мог вести беседы с людьми – Джереми был информирован лучше кого бы то ни было).
Они еще не знали, что ситуация уже была под контролем – пропажа пистолета была обнаружена, похититель вычислен при помощи детей, являющихся в такой момент либо союзниками, либо противниками (к счастью, оказалось, что они еще в состоянии были говорить правду, не боясь быть наказанными). Самюэль Баркер, видевший Дэвидсона с пистолетом, упоенно рассказал старшему офицеру Патруля о своем учителе…
Когда до входной двери осталось несколько шагов, Дэвидсон вдруг понял, что не слышит шагов человека, идущего перед ним. Сначала он отнес это на счет плохой акустики Зимнего сада, потом даже приостановился на мгновенье, чтобы не идти с ним в ногу – звука не было. Тот молодой мужчина, что шел впереди него, не издавал ни единого звука; мало того, после его ног не оставалось следов на дорожке.
- Стойте! – хрипло крикнул Дэвидсон. Джереми резко замер, явно ожидая выстрела в спину. Морган, которого в очередной раз едва не развернуло вокруг своей оси, заплакал от боли в вывернутом плече. Сент-Эм оказался единственным, кто отнесся к происшедшему крайне просто – он повернулся к Лайму и вежливо спросил:
- В чем дело, мистер Дэвидсон?
Учитель, выпучив глаза и силясь что-то сказать, смотрел на Сент-Эма, как на Кентервилльское привидение. Ствол лучемета то опускался вниз, то вновь прыгал на уровень глаз.
«Святой Матвей», видя замешательство Лайма, получил от анализатора ситуации четкий приказ. После чего сделал шаг вперед и протянул руку к Моргану:
- Отдайте мне ребенка, Лайм – ему больно.
Мальчик машинально протянул ему ладошку навстречу – как делают все дети, слыша приветливый голос. И его ладонь прошла сквозь руку Сент-Эма. «Святой Матвей» сморщился, словно у него болел зуб – он еще очень плохо контролировал процесс материализации; у него опять не получилось.
Лайм в ужасе толкнул ребенка вперед; тот, ожидая встретить на своем пути тело Сент-Эма, вытянул руки и пролетел сквозь него, упав на дорожку у ног Джереми.
Сент-Эм обернулся к священнику и развел руки, показывая, что ни он, ни его блок анализа и синтеза не предвидели, что ребенок разоблачит призрачность «Святого Матвея». И Дэвидсон выстрелил ему в спину – сам не зная, зачем.
Ярко-зеленая молния пронзила образ Сент-Эма и дотянулась до отца Джереми; на нем вспыхнула одежда, мощный удар свалил с ног. Морган Кант, подняв свою голову, увидел, как умирает священник, дергаясь в агонии.
- Что вы делаете, мистер Дэвидсон? – спросил Сент-Эм, поворачиваясь назад. Лайм, шумно дыша ртом, обошел призрак, подхватил мальчика и вбежал в дом священника. «Святой Матвей» подошел к бездыханному телу Джереми, наклонился, взглянул в его застывшие глаза, после чего медленно пошел в сторону дома. Тем временем Дэвидсон пытался там забаррикадировать дверь, пододвигая к ней большое кресло, стоявшее у иллюзорного камина, распространяющего тепло.
Морган Кант смотрел на все это с неподдельным ужасом – так, как может смотреть ребенок на нечто несвойственное и пугающее своей неправдоподобностью. Он даже не пытался спрятаться – просто стоял там, куда пихнул его, ворвавшись в дом, Лайм Дэвидсон, мелко дрожа и переминаясь с ноги на ногу, потому что от страха он захотел в туалет.
- Мистер Дэвидсон, а что там с отцом Джереми? – решился он на вопрос, когда Лайм, остановившись у двери, разглядывал комнату в раздумье – что же еще подтащить к двери. – Он мертвый?
Дэвидсон его не слышал – он вообще перестал воспринимать мир как он есть. Он должен был попасть домой – и у него есть маленький заложник, с помощью которого он выторгует себе это право. Увидев небольшой комод в старинном стиле в углу комнаты, он направился к нему и плечом стал выдвигать к выходу.
- Я писать хочу, - жалобно сказал Морган. – Мистер Дэвидсон, мне надо в туалет.
- Иди к черту, - буркнул Лайм, надавливая что есть сил на оказавшийся чересчур тяжелым комод. – Вот уж не думал… что этот старый Джереми… живет среди такой рухляди…
Сент-Эм остановился прямо перед стеклянной дверью. Ему хорошо были видны перемещения Дэвидсона по дому и его попытки препятствовать проникновению кого бы то ни было в дом. Замерев в непринужденной позе, он стал очень медленно (для компьютера) извлекать данные о Дэвидсоне из своего банка данных и синтезировать необходимую модель поведения. Скорость протекания процессов на сервере он замедлил вполне осознанно – его противник уже однажды испугался его искусственности, что послужило импульсом к непредсказуемому развитию происходящего; не хватало еще быстротой своей реакции подтолкнуть к продолжению кризиса в прежнем ключе.
За дверью бухнул комод, который Лайм все-таки перевернул, не сумев преодолеть несколько метров до двери. В лежачем положении двигать его оказалось еще труднее, и Дэвидсон это занятие бросил. Подняв голову, он увидел стоящего на крыльце Сент-Эма и моментально выхватил из-за пояса лучемет, направив его в сторону непрошенного гостя.
- Не рекомендую заходить сюда! – крикнул он «Святому Матвею». – Я застрелю ребенка!
И он принялся переводить ствол с Сент-Эма на Моргана и обратно.
- Я не хочу входить, - слегка повысив голос, чтобы его было слышно сквозь стекло, сказал Сент-Эм. – Мне нужен только мальчик. Я ведь не думаю, уважаемый мистер Дэвидсон, что у вас хватит решимости на то, чтобы выстрелить в это беззащитное создание.
Лайм облизал пересохшие губы и погладил ствол лучемета. В углу всхлипнул Морган; по его штанишкам потекла тоненькая горячая струйка. Силы покинули ребенка; он опустился по стенке на корточки и заплакал по-настоящему, слезы лились ручьями, маленькая шейка тряслась от обиды и страха.
- Заткнись! – рявкнул Дэвидсон и выстрелил в сторону мальчика – совершенно не заботясь о том, попадет он или нет. В сам момент выстрела он даже не отдавал себе отчета о том, что может застрелить свою единственную надежду на дорогу домой. Зеленый след прочертил полоску гари на стене рядом с Морганом и зацепил его за шею; мальчик отболи и ужаса шарахнулся в сторону и упал за лежащий на полу комод. На стене остался тлеть след от смертоносного луча.
Морган лежал за комодом и тоненько постанывал, боясь издать более громкий звук. Ему казалось, что если его не видно, то Дэвидсон не придет к нему и не сделает больно еще раз.
- Мама… Мама… - тихонько звал мальчик на помощь. – А-а-а…
Он завыл чуть погромче, увидев довольно крупные капли крови, падающие на пол откуда-то с шеи. Сент-Эм смотрел туда, откуда доносился звук плача, смотрел не отрываясь и не произнося ни звука. Перед его глазами, не видимая никому, висела надпись, которую он едва шевеля губами, прочитал:
- В случае исключительной ситуации подключить данные из базы «Поинт-зеро». Использовать их для разрешения конфликта. Логи сохранить, дописать к базе.
После этого Сент-Эм поднялся на крыльцо и сделал то, что Лайм не смог предвидеть, потому что в его мире подобных Сент-Эму не существовало – он прошел сквозь дверь и подпирающее ее кресло, оказавшись в двух шагах от безумного Дэвидсона.
- У меня есть что вспомнить, - тяжело и властно сказал он напуганному Лайму, отступившему к стене. – Вспомнить вместе с вами, мистер Дэвидсон. Вспомнить о детях с Доу-четырнадцать.
Лайм внезапно выронил лучемет, споткнулся о комод и сел на него.
- О детях с этой забытой богом медицинской станции на Марсе, - продолжал Сент-Эм. – О тех самых ребятишках, как этот маленький Морган, в которого вы, не задумываясь, выстрелили. О двадцати трех мальчиках и девочках, больных синдромом Дауна – одной из самых распространенных в наше ядерное время хромосомной аномалией.
Лайм попытался встать, но Сент-Эм ему не позволил.
- Вы убили их. Причем вы не допустили к работе специально обученную команду – вы дали яд каждому из них собственноручно.
- Да… - неслышно шепнул Дэвидсон, опустив голову. Напоминание о прошлом порвало струну его клаустрофобии, возвратило в прошлое, туда, где он еще не страдал этой страшной болезнью, но где были еще более ужасные воспоминания. Морган притих, почувствовав надежду на спасение.
- Я понимаю – в тоталитарном государстве приходится выполнять приказы, чтобы не оказаться сожранным. Но убить детей…
- Их хотели использовать для генетического эксперимента… - с трудом разомкнув слипшиеся сухие губы, произнес Лайм. – Вы думаете, я убил их потому, что не хотел допустить распространение генетического дефекта?
Сент-Эм молчал. Наступило время говорить Дэвидсону.
- Они отправили солдат для того, чтобы доставить их на Землю из резервации. Никто толком не мог объяснить, почему их спрятали на Марсе, это уже потом я узнал, что у них кроме синдрома Дауна была еще одна аномалия, очень нужная военным… Вы же знаете – если что-то нужно военным, они возьмут это, даже пройдя по головам… Короче, «идеальные солдаты», и так далее… А команда, что прибыла на место, должна была пустить газ… Обыкновенное снотворное… Я не знал… Я думал… Короче, я решил, что не дам им издеваться над детьми… Откуда у вас эти сведения? – вдруг поднял он взгляд наполненных слезами глаз на Сент-Эма. Тот сделал несколько шагов в сторону, заглянул за комод, увидел там яркие бусинки смотрящих на него зрачков Моргана, ласково кивнул ему и вернулся на прежнее место.
- Откуда вы все это знаете? – повысил голос Лайм. – Это знает… Знал… Только отец Джереми…
- Тайна исповеди… - усмехнулся Сент-Эм. – А если такой, как вы, берет в руки лучемет и стреляет в ребенка – каким способом можно остановить его бесплотному созданию вроде меня?
- Нет… - прошептал Дэвидсон и нагнулся за лучеметом. – ТАК НЕЛЬЗЯ… Один на один с богом… С вами… Подло…
И он выстрелил себе в сердце.
Сент-Эм несколько секунд смотрел на то, как догорает одежда на груди Дэвидсона, после чего вновь заглянул за комод.
- Ты в порядке, Морган?
Мальчик кивнул и попытался улыбнуться.
- Это замечательно. Я очень рад – потому что тебе придется выполнить одну очень неприятную работу…
* * * * *
- …И что было потом? – спросил не выдержавший нависшей паузы Марч.
Морган Кант в последний раз коснулся своего рубца на шее и обвел глазами маленькую аудиторию.
- Потом? Вы хотите это узнать? – удивленно спросил он у священника. – На ваших глазах я разрушаю легенду – и вы хотите услышать, что было потом? Да еще при свидетелях?
- Я хочу знать правду, - упрямо повторил Марч. – Ведь я тоже работаю с Сент-Эмом.
- И я, - произнес один из геологов. – Я недавно был в церкви… Я хочу знать.
Остальные поддержали их. Морган выждал несколько секунд, потом согласно кивнул.
- Самым трудным для меня оказалось вытащить тело Дэвидсона туда, куда показал «Святой Матвей» - я своими слабенькими ручками шестилетнего мальчика выволок тяжелого Лайма на дорожку и положил возле мертвого Джереми. Потом Сент-Эм показал мне, где священник хранил свой лучемет, положенный всем в экипаже. Я принес его и вложил в руку отцу Джереми. То оружие, из которого застрелился Дэвидсон, я бросил на дорожку рядом с ним. Все выглядело, как короткая перестрелка, в которой не осталось живых.
Я уже плохо вспоминаю свои ощущения – все-таки прошло столько лет! Но я помню очень четко одну деталь, запавшую мне в душу крепко-накрепко – именно с той самой минуты, когда Сент-Эм остановил сумасшествие Дэвидсона, я перестал видеть в нем Бога. Он был компьютером – причем компьютером, созданным с одной очевидной целью – я думаю, что вы уже догадались, с какой.
Кристофер Марч вертел в руках вилку из приборов, не использованных Морганом на ужине. Мир готов был рухнуть на глазах.
- Но ведь вы… - поднял он глаза на Канта, - вы чего-то не договариваете. Чего-то очень важного.
Морган недоуменно склонил голову набок, вглядываясь в Марча.
- Неужели это так заметно? – спросил он у капеллана. – Я понимаю, что зашел уже слишком далеко в своих откровениях, просто не знаю, что на меня нашло. Видимо, лица этих парней, никогда не видевших отца Джереми, но боготворящих его с ваших слов, натолкнули меня на СВОЮ исповедь. К сожалению, сохранить ее в тайне не удастся… - Кант ненадолго задумался. – Ну да ладно, что уж там… Когда все было кончено, Сент-Эм подошел ко мне и остановился совсем рядом – мне казалось, что я могу дотронуться до него, но одновременно я знал, что он бесплотен, и это у меня, шестилетнего ребенка, вызывало непонятную бурю эмоций. Некоторое время он молча стоял и смотрел на меня, потом что-то сделал со своей рукой и погладил меня по голове – я отчетливо почувствовал мягкое прикосновение, немного успокоившее меня.
- Ты славный мальчишка, Морган, - сказал Сент-Эм. – Я буду признателен тебе, если ты никому не расскажешь о том, что произошло. На шее будет рубец, но он быстро заживет – раны от лучемета практически стерильны. А я хочу сделать тебе маленький подарок…
Я слушал его, раскрыв рот. Со мной говорил очень добрый, любящий человек, сквозь которого можно было пройти насквозь – именно человек, ибо Бог не мог поступать так, как поступал сейчас Сент-Эм.
- Ты можешь приходить ко мне в любое время – поговорить, помолчать… Я не буду записывать твои исповеди – никогда… Не бойся – ни одно твое слово не будет использовано против тебя. Но обещай – ты не дашь мне повода пожалеть о моем подарке…
И я обещал ему. Обещал жить так, чтобы никогда у Сент-Эма не возникло подозрений в том, что он зря сделал свой поистине царский подарок.
- А мы? – спросил один из геологов дрожащим голосом. – Как быть таким, как мы – то есть, всем остальным?
Морган встал, поправил скатерть и вышел из-за стола. Капеллан тоже поднялся и вопросительно посмотрел на Канта. Тот выдержал паузу и, в свою очередь, спросил:
- У вас не появилось никаких мыслей после моего рассказа? А ведь все лежит на поверхности, друзья мои. Вспомните, кто сделал Сент-Эма?
- Отец Джереми, - не задумываясь над словами Моргана, ответил Марч.
- Нет, дело не в этом. Его сделал ЧЕЛОВЕК.
Морган медленно пошел к выходу, предоставляя возможность слушателям самим сделать вывод, но самый нетерпеливый из них крикнул в спину:
- Ну и что?
Кант обернулся и попытался определить по выражению глаз, кто же произнес этот вопрос. Потом, поняв, что это невозможно – шесть пар глаз с одинаковой пытливостью смотрели на него – он ответил:
- Он не Бог. А значит, с ним можно договориться…
Хлопнула дверь - Морган ушел. Капеллан Марч нащупал на груди золотое распятие и сжал его – крепко, до боли. «Да святится имя Твое…» - прошептал он несколько слов из молитвы, потом обвел глазами геологов и устало опустился на стул…
The end.
—
Вернуться к рассказам.