Рассказы Niro → ГЛАЗА ДРАКОНА

ГЛАЗА ДРАКОНА

Тонкие лучики лазерных детекторов движения опутывали всю комнату. Откуда-то из-под плотно закрытой входной двери по низу тянуло сырым холодным воздухом, какой-то затхлостью, дохлыми крысами, еще чем-то непонятным, но донельзя омерзительным; вот этот-то легкий смрадный ветерок временами всколыхивал пыль с пола, лучики становились более насыщенными, пунктирными, простреливая сверкающую пыль насквозь…
Дверь притягивала к себе взгляд. Хотелось отворить ее и бежать, бежать отсюда!.. За сотни километров, за тысячи галактик, за миллионы вселенных — туда, где…
— Как? — вопрос, побуждающий мозги думать.
— Почему? — вопрос, убивающий все желания в зародыше.
Эти два вопроса боролись в нем за право первым получить ответ уже не один день. Как отсюда сбежать и почему ему засунули внутрь эту штуку, эту… Ей даже не было названия, невозможно было понять, что же это за новая киберпанковская лабуда, пришедшая в его жизнь из оживших сказок фантастов о далеком и мрачном будущем.
Иногда он чувствовал в шее тонкую пластмассовую трубочку — катетер, введенный в яремную вену. Чувствовал, когда глотал ту мерзкую пищу, что приносили ему раз в сутки (или все-таки реже? — временные рамки стерлись, счет дням он не вел уже давно). Напрягая горло для того, чтобы впихнуть в себя куски какого-то отвратительного продукта с привкусом ржавчины, он явственно ощущал, как где-то внутри него шевелится кончик катетера. Пробка на нем при этом легонько двигалась; она была ему очень плохо видна, так как практически выпадала из поля зрения, иногда всплывая слева снизу в виде серого пятна с нечеткими очертаниями.
Практически все время он лежал и смотрел в потолок, рассматривая причудливые тени и сеть трещинок в старой известке. Нельзя было даже предположить, что это за место, где находится комната и сколько вокруг нее находится человек. Постоянным был только один из них — тот, что приносил пищу. К нему пришлось привыкнуть быстро — в первый раз, после неудачной попытки взбунтоваться, от этого человека он получил такой ощутимый удар током из какого-то небольшого устройства, напоминающего шариковую ручку, что желание сопротивляться пропало сразу же. Осталась только слепая ярость и злость.
Время от времени приходили другие люди. Раздавался тихий свистящий звук — лучики детекторов исчезали, будто их и не было, дверь открывалась (причем настолько тихо, что казалось, будто в ней нет замка) и появлялся человек в белом халате.
Зачем здесь, в этой вонючей комнате белый халат, стало ясно не сразу — только после того, как в первый раз ему сделали перевязку на шее. Резко пахнущий спиртом марлевый шарик развернули и обернули им место входа катетера под кожу; потом чем-то, пахнущим эфиром, смазали кожу вокруг и приклеили салфетку.
Доктор… Или просто — хорошо обученный парамедик? Но если там, в вене, стоит катетер, должен быть кто-то, кто его туда вставил, кто-то, кто понимает всю серьезность положения, возможность развития разного рода осложнений… Где-то есть доктор…
Иногда вместе с человеком в халате приходил еще один — в джинсах и свитере болотного цвета. Он стоял у двери, пока выполнялась перевязка, после чего подходил вплотную и садился на кровать, прижимаясь своим бедром к животу.
Они всегда долго смотрели друг другу в глаза — словно играли в гляделки, соревнуясь в том, у кого нервная система сильнее. Складывалось впечатление, что у этого человека нервов просто нет — он смотрел всегда, словно сквозь тонированную призму, разглядывая свой объект с любопытством, интересом и некоторой долей сочувствия. Он никогда не отвел глаз первым — казалось, что он даже не моргает.
Когда осмотр заканчивался, человек тихо произносил:
— Ты помнишь, как тебя зовут?
Отрицательное покачивание головой; подушка влажная, хочется протянуть руку и убрать со лба прилипшие волосы, но не получается — руки привязаны к кровати байковыми ремнями.
— А если я напомню, это как-нибудь отзовется в твоей голове?
Пожатие плечами.
— Тебя зовут Максим. Тебе тридцать три года.
— Ну и что?
— Никаких эмоций? Ничего? Нигде и ничто не всколыхнулось, не потребовало пробиться сквозь заслоны амнезии?
— У меня амнезия?
— А как ты думаешь?
Пожатие плечами.
— Хм… Первый раз вижу человека, который ничего не помнит и нисколько этим не отягощен.
— Я помню. Помню, что вот эти штуки называются «детекторы движения». Помню, что кровать, на которой я лежу, называется пружинной. Помню, что у меня в шее какая-то дрянь под названием «катетер» — кстати, зачем она?
— Такие вещи не забывают даже люди с тяжелой черепно-мозговой травмой. Есть набор знаний, который практически невозможно выбить из головы — только вместе с какой-нибудь долей мозга, — человек встал и отошел на несколько шагов. — Знать, что такое солнце, луна, дыхание, боль, любовь, мама… Хотя нет, маму частенько забывают. В общем, ты меня удивляешь.
— Насчет катетера — ответ будет?
— Я очень долго искал подобный объект исследования, как ты, — человек будто не слышал вопроса. — К несчастью, я сейчас здесь не за тем, чтобы понять, что с тобой, у меня совершенно конкретные цели. Но я постараюсь, чтобы у меня получилось кое-что сверх задуманного.
Пальцы сами сжимаются в кулаки. Ремни натягиваются, вены на руках вспухают.
— Почему вы не отвечаете на мои вопросы?
— Ты про катетер в шее? Ну, вопрос сам по себе глупый. Для чего в вене трубка? Чтобы вводить в вену то, что нужно в настоящий момент.
— Кому нужно? Я не считаю, что болен и нуждаюсь в лечении!
— А никакого лечения нет. Скорее всего, оно тебе понадобится потом, когда наши манипуляции закончатся. То, что происходит с тобой, не добавляет тебе здоровья. Ни на грамм…
— Что вы делаете со мной? Зачем я здесь? — он еще не кричал, но был готов сорваться чуть ли не на визг. В горле забулькало, кровать скрипнула и покачнулась.
— Эх, Максим… Давай об этом потом. Эй, там! — крикнул человек громко, обращаясь к кому-то невидимому. — Нужна помощь.
Открылась дверь. Вошли двое высоких, широкоплечих человека в камуфляжах. Один прижал тело Максима к кровати, другой зафиксировал голову. Доктор вынул из кармана приспособление, отдаленно напоминающее шприц, и присоединил его к катетеру. Что-то пшикнуло, краем глаза можно было увидеть движение поршня. Максим попытался вырваться, но это было невозможно — руки, удерживающие его, были словно из стали.
Едва шприц отсоединили, Максим затих сам собой, прислушиваясь к внутренним ощущениям.
— Вы хотите подсадить меня на иглу? — шепотом спросил он, когда парни в камуфляжах ушли. — Зачем? И почему я тогда ничего не чувствую?
— Рано. Еще слишком рано. И это не наркотик, — доктор вновь присел рядом. — Вообще — смысл здесь совершенно в другом… Ты на самом деле ничего не чувствуешь?
Утвердительный кивок.
— Ну… Я думаю, ничего странного. Ладно, сейчас я уйду. Надеюсь на скорую встречу.
— От чего это зависит?
— От тебя. Целиком и полностью — от тебя. И еще — от проходимости капилляров. Можно было, конечно, вначале прокапать что-нибудь улучшающее микроциркуляцию, но… В конце концов, эта штука умеет и такие вещи. Короче, ждем. До свиданья.
И он вышел в дверь. Датчики спустя секунду мигнули и засветились снова. Максим закрыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Первые несколько минут сердце его колотилось от страха и неизвестности — больше всего на свете он боялся стать наркоманом. Стать человеком, полностью подчиненным трижды проклятому джинну из ампулы; ждать укола, бороться с ломками, прощаться с друзьями и профессией, со всеми радостями жизни…
— Стоп, — внезапно вслух сказал он сам себе. — С друзьями? С профессией? С чем еще?
Прищурив глаза, он в очередной раз прислушался к собственным ощущениям.
— Нельзя проститься с тем, чего нет.
Вывод ошеломил его. Он прекрасно понимал, что такое наркотики, в чем их ужас, их порочность, их вред — но он понятия не имел ни о чем, что хоть каким-то боком касалось его личной жизни. В голове — ментальный вакуум в отношении личности.
Есть только имя — Максим.
Есть возраст — тридцать три года.
И все. Да и то — эта информация сообщена ему человеком, который ставит над ним какие-то таинственные эксперименты, удерживая при этом в неизвестном доме силой и контролируя каждое его движение на этой мерзкой скрипучей кровати…
Что-то кольнуло в области сердца. Максим вздрогнул, прислушался к тому, что происходит внутри.
Тишина. Не повторяется…
— У меня никогда не болело сердце… — произнес он и вдруг подумал о том, что вполне может быть не в курсе, болело ли оно раньше в действительности. Информация о состоянии здоровья находилась сейчас там, где было и все остальное, что касалось его личности. Вполне возможно, что он болен гепатитом, СПИДом, туберкулезом, еще какой-нибудь гадостью с большим стажем. Вот только наркоманом он никогда не был — тут он был уверен на сто два процента.
Вдруг кольнуло снова. Там же. Но уже чуть сильнее. Максим задержал дыхание, ожидая нового укола. В голове непонятным образом включился секундомер; он достаточно четко отсчитывал мгновения, чтобы в дальнейшем отследить промежутки между уколами. На двадцать третьей секунде кольнуло вновь. Потом на сороковой. И на шестнадцатой.
Если схема и была, то пониманию она не поддавалась.
— Стоп, — снова вслух произнес Максим. — Стоп.
Почему-то он понимал, что надо говорить вслух, чтобы не превратиться в соляной столб. Звук собственного голоса разбавлял гробовую тишину комнаты, привнося в нее хоть что-то живое.
— Почему я решил, что должна быть схема? Почему я все-таки думаю о том, что эта боль какого-то искусственного происхождения?
Тем временем боль стала потише, но приступы стали повторяться чаще.
— Почему? — спросил он себя еще раз. — Да потому что я уверен, что в моем возрасте сердце болеть не может. Значит, мне что-то вкололи — что-то, что вызывает спазмы коронарных артерий… Откуда это у меня — «коронарные артерии»? Я врач? Или просто много книжек прочитал? Хотя — кто в наше время не слышал ничего про атеросклероз, про ишемическую болезнь и тому подобную гадость, от которой умирает большая часть человечества!
Итак — снова суммируем. Максим, тридцать три, боли в сердце после укола. А почему укол в катетер? Ведь можно просто уколоть в вену. Значит, это будет не последний укол. Вполне возможно, что уже и не первый. Практически невозможно вспомнить что-либо о том, что было в последние дни… Впрочем, как и в детстве — глухо, как в танке.
Вдруг Максим понял, что боль стала потихоньку перемещаться. Она медленно, но неуклонно продвигалась от области сердца вверх, к шее — туда, где стояла пластиковая трубочка с пробкой. Это передвижение невидимой иголки заставило его поволноваться — ощущение искусственности стало сильнее; Максим почти уверился в том, что ему ввели нечто, вызывающее эти неприятные уколы.
Иногда вдоль вены пробегали какие-то множественные неприятные покалывания, от которых становилось тепло — какие-то мурашки, напоминающие прикосновение ползущей гусеницы. Максим даже перестал глотать; очень скоро рот наполнился слюной, рефлекс так и старался заставить Максима сделать глотательное движение, но он сопротивлялся из последних сил. Потом терпеть стало невмоготу — он смачно плюнул куда-то в сторону, совершенно забыв о датчиках…
Сирена завыла внезапно. Громкий удар по нервам, толчок в вене на шее, волна микроуколов. Максим вздрогнул так сильно, что ремни впились ему в запястья; дверь распахнулась, в комнату вбежали те самые парни, что держали его во время визита доктора. Следом вошел и сам доктор.
— Прекрасно, Максим, — он осмотрел комнату, улыбнулся, покачал головой. — Я так и думал…
Он прошелся вокруг кровати, нашел на полу большое пятно слюны, улыбнулся еще шире.
— Все прогнозируемо. И даже это.
— Вы… То есть вы знали, что так будет? — спросил Максим. Понимание совсем оставило его — он полностью ощутил себя подопытным кроликом, у которого проверяют рефлексы.
— Нет, не знал, — развел руками доктор. — Просто за эти три часа я много размышлял — и провел ряд аналогий с тем, что происходило в этой комнате ранее…
— Три часа?!
— Да, Максим, прошло три часа. Что, и со временем проблемы? Неужели вы потеряли ему счет?
— Да вы же ушли отсюда минут двадцать назад, не больше! Вкололи мне какую-то дрянь и вышли за дверь!
— Это было три часа назад. Практически все это время вы неподвижно пролежали на кровати, не шевеля ни рукой, ни ногой, глядя в потолок. Только в последние минут тридцать, вы стали подавать признаки жизни — вы смотрели по сторонам, разговаривали сами с собой, прислушивались к чему-то. Интересно было вас послушать — ведь вы практически угадали…
Максим слушал, ничего не понимая. Из жизни было вычеркнуто два с половиной часа — и никаких воспоминаний. Как, впрочем, и обо всем остальном. Здесь творилась какая-то чертовщина…
— Что вы мне ввели? — спросил он хриплым от внезапно наступившей сухости в горле голосом. — Вы все-таки делаете из меня зависимого, послушного наркомана? Иначе как объяснить подобные провалы во времени?
— Знаешь, что мне нравится в тебе? — доктор подошел вплотную, наклонился над Максимом, как Пизанская башня. — Уравновешенность. То есть, ты, конечно, волнуешься, переживаешь — но ровно столько, чтобы внешне оставаться спокойным. Ты задаешь какие-то умные вопросы, пытаешься анализировать происходящее. Другие давно бы уже кричали благим матом, призывая на мою голову все кары небесные, заклиная отпустить, прося о пощаде. Ты — нет.
Максим задумался на мгновенье и был вынужден признать, что доктор прав. Уровень его реакций был действительно странным — нет бы кричать, рваться на волю, а он лежит себе на кровати и рассуждает на тему того, что же ему засунули внутрь.
— Это говорит лишь о том, что мы на правильном пути, — доктор вынул из кармана какую-то небольшую стеклянную колбочку с переходником, присоединил ее к катетеру и отошел на пару шагов. — То есть, это говорит о том, что ты — это ты.
— Я — это я? — прошептал Максим, скосив глаза на колбочку, покачивающуюся рядом с его шеей. — Я… А кто я?
— Тихо… — прошептал доктор. — Дай ему спокойно вернуться.
В шее что-то кольнуло — так же, как в области сердце некоторое время назад. Максим вздрогнул и попытался увидеть, что же там происходит, но все это совершалось за пределами поля зрения — непонятное шипение, какая-то волна жара, ударившая в голову…
Доктор подошел, отсоединил колбу, взглянул внутрь на свет. Максим был уверен на сто процентов, что в колбе ничего нет. Доктор же улыбнулся, приблизил ее к глазам, слегка встряхнул и прошептал:
— Все-таки интересная это штука — нанотехнологии…
Он спрятал колбу в карман, присел рядом с Максимом, взял его запястье и посчитал пульс.
— Частит… Боишься все-таки? Просто не показываешь свой страх. Похвально. Приятно работать в такой обстановке.
— Может, вы остановитесь поподробнее на цели ваших экспериментов? — Максим насколько мог, отодвинулся в сторону и решительно выдернул руку из цепкого пожатия доктора. — Мне кажется, что уже пора.
— Да, тут я с тобой совершенно согласен, — доктор встал, отошел к двери. — Ты — Максим Лавров. Специальный агент службы «Глаза дракона». Ничего в памяти не всплывает?
Максим услышал свою фамилию, напрягся мысленно, стараясь соотнести что-нибудь в своей памяти с этими звуками — пустота. Да и «Глаза дракона» — тоже, в общем-то, ничего ему не говорили.
— Вижу, ты ничего не вспоминаешь, — доктор сделал несколько шагов по комнате. — Неудивительно. Так и должно было быть после воздействия. Ты участвовал в операции своей службы. Далеко, в чужой стране. Я даже уверен, что ты был не в курсе, куда тебя забросили, поэтому не пытаюсь выведать это у тебя…
— В чужой стране? — спросил Максим. — «Глаза дракона»? Могу теперь предположить, откуда во мне это хладнокровие… Относительное хладнокровие. Специальный агент, забывший о своей операции, о своем прошлом, о цели своего существования. Ничего не скажешь, ценный экспонат.
Он усмехнулся, не отводя глаз от доктора.
— Не так все просто, как тебе кажется, — ответил ему собеседник, расхаживая из угла в угол так, чтобы не пропадать из поля зрения Лаврова. — Ты ничего не забыл… Не забыл так, как это себе представляешь. Ты все помнишь. Но — ты не в состоянии вытащить это из своей головы. Никак. Тот участок мозга, который хранит все детали операции — так же как и тот, что содержит в себе всю информацию о тебе, как о личности… Оба этих участка заблокированы. Они не отдают ценные сведения тем, кто отправил тебя в эту страну…
— Колумбия? Ангола? Пакистан? — внезапно выпалил Максим, стараясь по глазам доктора понять, угадал он или нет. — Индия? Мозамбик? Уругвай?
— Тебе не поможет даже глобус, — покачал головой доктор. — Этого не знаешье ни ты, ни я. Ты — потому что воспоминания заблокированы; я — потому что для меня материалы, связанные с твоей работой, являются секретными. От меня требуется добыть их — но ни в коем случае не пытаться проникнуть в их суть. Думаю, что за попытку узнать тайну меня ждет смерть.
— Смерть? Но чем же таким я занимался и что же такое сокрыто в моем мозгу? За что можно убить человека? — Лавров немного приподнялся на локтях.
— Убить можно и за рубль, — усмехнулся доктор. — Ценность информации очень относительна. Для тебя она может оказаться пустышкой, а кому-то она принесет миллиарды долларов.
— Но тогда каким же образом она оказалась заблокированной? Что сделали с моей головой, с моей памятью, с моими мозгами?! — Максим уже почти кричал.
— Не стоит повышать голос. Куда подевалась твоя хваленая выдержка секретного агента? Да, с твоими мозгами что-то сделали, причем сделали совсем недавно — максимум пару недель назад. В одной из долей твоего мозга стоит клипса — я буду несколько упрощать ситуацию, чтобы не возникало недопонимания. Клипса на одном из проводящих путей, этакая плотина для памяти.
— Что за чушь? — Лавров мгновенно оценил состояние своего черепа и не ощутил на нем никакого подобия шрамов. — Я же чувствую, что никто не забирался мне в черепную коробку; это же можно просто почувствовать!
— Можно, — согласился доктор. — А ты почувствовал, как проспал почти три часа? Все в мире относительно. И совершенно не обязательно делать трепанацию, чтобы засунуть что-нибудь в твою голову.
— Тогда как? — не унимался Лавров.
— Я бы с радостью ответил тебе, но, к сожалению, не знаю ответа. Клипса стоит — а как она там оказалась, может ответить только один человек.
— Кто?
— Ты сам. Потому что ты сам это сделал.
Максим упал на кровать и шумно выдохнул, сдувая прилипшие ко лбу волосы.
— Скажу себе в очередной раз за сегодня «Стоп», — сказал он спустя непродолжительную паузу. — Давайте просуммируем все, что у нас есть. А есть у нас не так уж и много. Мое имя и фамилия, мой возраст, моя принадлежность к некоей таинственной организации… Плюс отсутствие памяти и какая-то странная железка в голове, которую я сам себе засунул.
Доктор слушал и кивал на каждое утверждение Максима.
— Далее — надо мной то ли проводят какое-то исследование, то ли ставят банальный эксперимент, как над лабораторным кроликом. Ни то, ни другое мне не нравится — никогда не видел себя в подобной роли. Однако — есть факт, который не укладывается в эту цепочку рассуждалок.
— И какой же? — с интересом спросил доктор. Засунув руки в карманы халата, он замер в ожидании объяснений.
— Когда я осмотрел эту комнату, кровать, себя, а после выслушал вас и узнал о себе столь необычную информацию, то мне как-то не очень уютно от факта того, что вся эта фантастика свершается в стенах какого-то полуподвала из антиутопии, а не в некоей сверхлаборатории, напичканной бесконечно умной и бесконечно дорогой аппаратурой. Скорее, в этой комнате может влачить свое существование наркоман со стажем, какой-нибудь беглец от правосудия — в общем, некто, не обремененный средой обитания. Ведь согласитесь — засунуть человеку в шею стерильный катетер, а после этого поместить его в яму с дерьмом и верить в то, что с ним ничего не случится… Надо быть очень и очень в себе уверенным.
Доктор по-прежнему кивал, как китайский болванчик и не отвечал ни единым звуком.
— Короче — я хотел сказать следующее. Почему я в этом хлеву выслушиваю киберпанковский бред и обязан этому бреду верить?!
Доктор кивнул сильнее, чем обычно и вынул руки из карманов.
— Согласен. Но — разве лазерные детекторы не трансформируют этот хлев в более или менее экзотическую тюрьму?
— Никоим образом. Скорее наоборот — дополняют картину. Выглядят они очень и очень искусственно — вполне возможно, что это вообще не датчики, а так, красивая иллюминация…
— Отзывающаяся даже на твои плевки.
— Не удивлюсь, если вы его просто видели сквозь какой-нибудь объектив или просто в замочную скважину. А «Глаза дракона» — знаете, а ведь есть такая книга у Стивена Кинга. Точно с таким же названием.
Доктор хмыкнул и угрюмо опустил взгляд. Лавров не понял, от чего тот изменился в лице, но особо и не собирался в этом разобраться. Он просто ждал продолжения объяснений.
— Книга, говоришь? — спросил он спустя минуту. — Ты уверен?
Максим кивнул.
— У Стивена Кинга?
Лавров улыбнулся:
— Я несколько раз ее читал. Я вообще любитель Кинга…
— Когда ты это вспомнил? — вдруг спросил доктор. — Сейчас? Или у тебя есть ощущение, что ты и не забывал этого?
Лавров пожал плечами.
— Сложно сказать… Мне кажется, вы задаете несправедливо много вопросов — даже при условии, что я лежу, привязанный ремнями к кровати. Скажите — что за чертовщина творилась в моей груди?
Собеседник прищурился, и вдруг Максим понял, что он прислушивается к тому, что ему говорят в невидимый наушник. Лавров едва не сказал об этом вслух, но решил смолчать, чтобы ничем не выдать свое знание. «Беседой управляет не он… Может, попытаться вынудить его сделать ошибку, проявить эмоции? Инициативу, наконец? Подразнить, нахамить? На что он клюнет?»
— Ну, что, будете молчать и играть в одни ворота? — произнес Максим. — Правда — это не ваш принцип?
— Я человек принципиальный, но связанный определенными обязательствами… И обстоятельствами. Но часть завесы приподниму. Понимаешь, тайна, которая скрывается в твоем мозгу — достаточно взрывоопасна. Я повторюсь — понятия не имею о том, что же это за тайна. Тут мы с тобой на равных. Но — никто не может сказать, что же ты сделаешь, когда мне удастся заставить тебя вспомнить…
— Заставить? — нахмурился Лавров. — Сила? Электрошок? Пытки в духе нацизма? Трепанация? Что у вас там в арсенале?
— Не мели чепухи, — доктор смотрел себе под ноги, формулируя свои мысли в предложения. — В конце концов, ты сам все увидишь. Так вот — никому не известно, как ты отнесешься к своим воспоминаниям, когда они, наконец, найдут дорогу наружу. Вполне возможно, что ты захочешь их утаить или исказить. Нет, ну сам подумай — вдруг там, в твоей голове, такая бомба, которая стоит огромных денег, и тебе захочется заработать на ней? Разве это не допустимый вариант?
— Допустимый, допустимый, — кивнул Максим. — Знаете, что я хочу спросить у вас с самого начала? Почему вы все время говорите мне «ты»?! Мы знакомы? Или вы просто хам и невежа, который решил, что если он хозяин положения, то разговор можно вести как угодно, не считаясь, так сказать, с чинами?
— Знакомы… — покачал головой доктор. — Мы не просто знакомы, Максим. Я научил тебя тому, как сделать эту чертову клипсу… Три года назад недалеко отсюда, в тренировочном центре. На курсах выживания я был старшим преподавателем. Меня зовут Юрий Ребров — не помнишь? И, как мне кажется, ты считаешь меня доктором? Это не так — просто у меня есть кое-какие навыки, не больше. Я вне профессий — у меня их слишком много, чтобы какую-то одну считать основной…
— Ребров? — Максим сделал вид, что хочет вспомнить. — Нет, не помню.
— А Стивена Кинга вспомнил… — Юрий развел руками с явным сожалением — похоже, он ожидал, что его фамилия произведет больший эффект. — Я не знал, к отправке в какую страну я тебя готовил — мне это было неизвестно по определению. Незачем делиться информацией с тем, кому она противопоказана. Но как донести информацию до нас, не потеряв ее по дороге — тут у меня, как я вижу, получилось. На пять баллов.
Несколько шагов по комнате; руки за спиной, губы сжаты в тонкую полоску, брови нахмурены. Ребров думал о чем-то; в этот момент ему явно ничего не советовали, он никак не реагировал на окружающую обстановку.
— Понимаешь, — вдруг остановился он посреди комнаты и посмотрел на Лаврова, — я не виноват в том, что сейчас происходит. У тебя в груди — мина.
— Что? — напрягся Лавров.
— Подожди, не забивай голову всякой дрянью… Сейчас объясню. Я ввел тебе через катетер микроробота. Размеры крошечные, управляемость феноменальная. Цель — уж какая есть… Он доставил тебе в дугу аорты маленькую дозу взрывчатки — настолько маленькую, что она практически ничего не может — кроме, пожалуй, того, чтобы проделать в аорте маленькую дырочку. Ты погибнешь от кровотечения за несколько секунд — и никакой патологоанатом в мире не докажет, что разрыв аорты имеет искусственное происхождение. Так, аневризма лопнула… С кем не бывает. Короче, робот сделал свое дело и вернулся. Он здесь, в колбе.
Ребров достал из кармана халата стеклянное вместилище для наноробота и показал его Максиму.
— Так вот что значат твои слова о нанотехнологиях… — прошептал Лавров.
— Ну вот мы оба и перешли на «ты», — улыбнулся Юрий. — Прогресс налицо.
— Зачем эта бомба? — глядя в глаза Реброву, спросил Максим. — Меня надо убрать?
— Нет. Ни в коем случае. Наоборот — тебе надо помочь все вспомнить и рассказать нам. И вот только в том случае, если ты решить утаить от нас информацию, а мы это поймем… И ты поверь, я это пойму в первую очередь… Вот только тогда я взорву бомбу — чтобы уж по принципу «Бесприданницы». Помнишь? «Так не доставайся же ты никому…» А что касается вопроса насчет этого помещения — тут ты, конечно, прав. Негоже в таком сарае заниматься сверхсекретными экспериментами. Поэтому прекратим этот балаган.
Он отошел в сторону; не скрываясь от Максима, поплотнее вставил наушник и что-то негромко произнес. Спустя несколько секунд со стенами стало твориться что-то непонятное — по ним словно пробегали небольшие концентрические волны, создавая впечатление колышущихся штор. Временами они становились сильнее, и тогда стены казались совершенно непонятной формы — прямоугольник комнаты превратился в неизвестную геометрическую фигуру; колыхание стен заставило вестибулярный аппарат Лаврова отозваться тошнотой и головокружением. На фоне всех этих движений фигура Реброва то отдалялась, то приближалась, хотя сам он оставался неподвижным — похоже, все эти метаморфозы были ему не в диковинку.
Внезапно свет вокруг стал ярче, насыщеннее; Максим прищурился, но это не помогло — слезы непроизвольно выступили в углах глаз. И вдруг комната стала больше — намного больше. Она приобрела форму вытянутого помещения с несколькими койками в один ряд с кроватью Лаврова; белые кафельные стены отражали свет бестеневых ламп, висящих на подвижных штангах под потолком.
— Напоминает реанимацию, — вымолвил Лавров, когда грязные серые стены окончательно исчезли.
— Ни в коей мере. Исследовательский центр — так будет точнее.
— А что же было вокруг меня ранее?
— Голограмма, — улыбнулся Ребров. — Надеюсь, это слово тебе известно?
— Да, что-то припоминаю… А смысл? Я вижу, остальные койки пусты, некого скрывать от моих глаз, — Максим скосил глаза в стороны, рассматривая помещение. Вдоль стен стояла аппаратура, предназначения которой сразу угадать было практически невозможно; дальняя стена была стеклянной, за ней виднелись головы нескольких человек, склонившихся, судя по всему, над экранами мониторов.
— Они пусты не так уж и давно, — Ребров отошел в сторону, присел на одну из свободных, провел рукой по подушке. — Вот тут, к примеру, лежал человек, который… Короче, он умер, и его увезли отсюда. Только не думай, что у него в сердце взорвалась бомба — он умер от болезни. Здесь содержат не только тех, от кого нужна какая-то информация — иногда здесь еще пытаются лечить. С тобой так не выйдет…
— Что ты планируешь? — Лавров продолжал осматриваться.
— Я? Ничего, — Ребров устроился поудобнее; казалось, он готов улечься на кровать и задрать ноги кверху. — Точнее — что прикажут.
— Лежать на больничной койке здоровому — дурная примета, — сказал Лавров, чтобы хоть как-то досадить Реброву.
— Да ладно, чего уж греха таить, ты тоже сюда не больным попал. Хотя как сказать, как сказать… Ну что «Глаз дракона», ты готов к испытаниям?
Максим молчал. Он понимал, что полностью находится в руках той службы, что удерживает его. Сбежать нельзя, помешать предстоящей неизвестной и малопонятной процедуре невозможно. Остается участвовать в происходящем с надеждой на то, что удастся повлиять на ситуацию попозже. Тогда, когда все уже будет сделано.
— Ты о чем-то размышляешь, это видно по морщинам на твоем лице, — внезапно сказал Юрий. — В уголках рта и возле глаз — в большом количестве. Судя по всему, ты утратил навыки спецагента — никакого контроля над собой. Надеешься, что сможешь контролировать ситуацию? Зря. Даже и не думай. Ты ведь не первый. Через мои руки прошли уже десятки людей с подобными проблемами вроде искусственного выключения памяти. И еще никому не удалось преодолеть страх перед взрывом в сердце.
— А если ты врешь? — спросил Лавров. — Если нет никакой бомбы? И все это просто блеф?
— Вполне возможно, — согласно кивнул Ребров. — Вот мы и проверим… Лично я готов, — сказал он, обращаясь не к Максиму, а куда-то в пустоту.
Потом он, выслушав какие-то инструкции, встал и подошел поближе.
— Значит так, Максим, хочу разъяснить тебе некие технические подробности. Поверь, знание этих подробностей избавит тебя от всяких последствий — вроде боли и потери части мозга от шоковой терапии. Тебе стоит послушать, не делай вид, что все это тебе неинтересно.
Лавров молча кивнул. Он действительно, старался сделать равнодушный вид, чтобы незаметно вызвать Реброва на некое подобие откровенности, которая свойственна людям, когда они начинают считать, что разговаривают сами с собой в отсутствие внимательного собеседника. Не получилось…
— Итак. В твоем мозгу на одном из проводящих путей стоит металлическая конструкция. Небольшая, в несколько микрон размером. Если ты знаком с компьютерными терминами, назовем это устройство файрволлом. Этакая «огненная стена» в виде клипсы, гасящая все потенциалы, стремящиеся из заблокированного участка мозга наружу, в те его отделы, где произойдет их анализ и родится воспоминание. Понятно?
— Откуда взялась клипса? Ты говорил, что это сделал я? Каким образом? — Лавров изображал из себя скептика, подвергающего сомнению все и вся.
— Здесь снова участвовали нанотехнологии — правда, уровнем повыше, нежели тот жучок, что принес в твое сердце взрывчатку. Устройство было гораздо более интеллектуальное. Ты проглотил таблетку, содержащую в себе, этого робота. он выбрался из нее, внедрился в сосудистое русло и переместился в мозг — местами при помощи кровотока, кое-где активно… То есть ножками, ножками. Поразительная штука — он даже определяет наиболее короткий путь к цели, перебираясь через мягкие ткани напрямую. И ориентируется по мозговым потенциалам. То есть в мозг он попадает в ста процентах случаев…
— Откуда он знает, какой именно проводящий путь блокировать? Как можно понять, в каких именно клетках содержится воспоминание? Я думаю, что у всех людей такие участки включаются индивидуально.
— Совершенно верно. Но — это можно предвидеть, изучив мозг отдельно взятого человека и выявив все зоны, ответственные за долгосрочную память. Твой мозг был изучен настолько подробно, что мы точно знали, какие именно данные вносить при программировании робота. Координаты цели были известны заранее. Жучок добрался до цели и заблокировал воспоминания. После этого никто — даже самый современный «детектор лжи» — не смог бы вытащить из тебя ни единого слова о том, что ты таким образом «забыл». Теперь необходимо засунуть в тебя еще одного маленького санитара, чтобы он добрался до клипсы и снял ее — и вот тогда воспоминания лавиной хлынут в аналитические отделы, ты сможешь пользоваться ими и расскажешь мне все, что вспомнишь. Ну, а насчет того, что будет, если ты решишь кое о чем умолчать — об этом мы уже говорили.
— Санитара? Это микрочудовище, которое ползает внутри меня и таскает на себе кусочек тротила — ты называешь санитаром? — Максим возмутился совершенно неподдельно. — Опять через катетер? Или глотать таблетку?
— Конечно же, таблетка исключается, — развел руками Ребров. — Я должен быть абсолютно уверен, что «жучок» в тебе. Поэтому — в вену.
— И что же, черт побери, я должен вспомнить? — спросил Лавров. — Хотя бы намекни, а то ведь, неровен час, всплывет что-нибудь не то, а вы не поверите и взорвете меня прямо здесь, на кровати.
— Рад бы, но… — Ребров отошел к одному из столиков на колесиках, что стояли в изобилии в этом помещении, подкатил его к Максиму и принялся манипулировать предметами, разложенными на простыне, которая свисала с него во все стороны. — Знал бы прикуп, жил бы в Сочи. Понимаешь, как только к тебе начнет возвращаться память о собственной личности — значит, клипса снята. И уж поверь, утаить от меня факт того, что воспоминания начались, ты не сможешь. Есть очень чувствительные, совершенные приборы, которые зафиксируют мозговую активность и найдут в ней существенные отличия от того, что творилось в твоей голове, к примеру, час или сутки назад. Сейчас принимающую часть этой аппаратуры я закреплю на тебе, подключу к анализаторам… Ждать осталось недолго.
«Что же такого я знаю, что это пришлось прятать подобным образом?»
— Скажи, а мне помогло то, что я установил эту клипсу? — вдруг спросил Максим. — Ну, я имею в виду, меня с моей спрятанной в мозгу информацией поймали, допрашивали, проверяли на «детекторе лжи»? Мне понадобилась такая защита?
— Да, — коротко ответил Юрий. После паузы он добавил:
— Тебя обменяли на одного резидента… Ты был в плену шесть недель. Думали, что не спасем тебя, так ты был плох.
— Но почему я и этого не помню? Ведь клипса была установлена до плена? — задал Лавров логичный вопрос.
— Есть такой термин — «ретроградная амнезия». Человек не помнит того, что случилось непосредственно перед черепно-мозговой травмой. Тебя били… Много дней. Короче, не вдаваясь в подробности — я удивился, если бы ты все это помнил.
Лавров чувствовал, как у него шевелятся волосы на голове. Сколько же времени выпало из его жизни в связи с неизвестной работой на неизвестную организацию?
— Ты готов? — тем временем спросил Юрий. — У меня здесь все уже налажено…
— Я думаю, тут моего желания никто не спрашивает, — Лавров невесело усмехнулся. — Сейчас опять сюда войдут твои лбы в камуфляжах, прижмут меня к матрацу, ты тем временем засунешь мне во все места электроды и пустишь своего жука. Скажи мне — я где-нибудь ошибся?
— А ты не хочешь все это выполнить добровольно? — взяв со столика некое подобие шлема с проводами, приблизился к Юрию Ребров. — Придется позвать?..
— Ладно, давай, чего уж там, — как мог, махнул рукой Лавров. — Мне уже самому до чертиков интересно узнать, что же там такое прячется у меня в извилинах. Да, постой, — спохватился он, — мы не обсудили, что же будет со мной, когда информация будет получена?
— Да ничего особенного, — ответил Ребров. — Это никоим образом не нарушит ход вещей. Будет считаться, что ты выполнил задание, получишь правительственную награду, отпуск и приличные деньги. Отдохнешь — и снова в бой.
— Хоть что-то приятное услышал за целый день, — немного расслабился Лавров. — Ну, чего ждешь? Надевай!
Ребров установил на голове какие-то присоски, опутал все проводами, которые присоединил к прибору в паре метров от кровати. Провода свисали перед глазами, но Юрий сказал, что смотреть особо будет не на что, поэтому ничего уж тут не поделаешь, пусть болтаются.
Где-то что-то пискнуло, прошипело; Максим вздрогнул и почувствовал какую-то статику на коже головы, там, где стояли присоски.
— Минуточку, сейчас автоматически все откалибруется на твое излучение. Сам понимаешь, все люди разные.
Юрий смотрел на невидимый отсюда, с кровати экран, временами поворачивал какие-то ручки, нажимал какие-то кнопки. Кончилось это все быстро — не такие уж люди оказались разные…
— А вот теперь — дело за моим “жуком”. Понимаешь, — Ребров приблизился со шприцем в руках, — это я его придумал. То есть, не саму микрожелезяку, нет. Принцип. Я решил, что хватит нам надеяться самим на себя, пусть прогресс поработает на нас. И сегодня у моего робота генеральное, последнее испытание, после чего он пойдет в серию. Надеюсь, что ты нас не подведешь.
Лавров смотрел в глаза Юрия и понимал, что видит совсем не то выражение, которое присуще исследователю, попутно выполняющему гестаповские функции. Было в этих глазах что-то такое ХИЩНОЕ — как у пантеры перед прыжком; будто он уже точно знал, что допрыгнет до своей жертвы, что дело это абсолютно решенное. И еще — почему-то у Реброва тонко подрагивали кончики пальцев — совершенно незаметно, но Максим это увидел и расценил по-своему.
“Он что-то скрывает, — пронеслось в голове. — Он чего-то очень и очень ждет от тех воспоминаний, что спрятаны в моей голове. Что-то важное — настолько, насколько это можно вообразить… Но что? Как бы не пролететь с ценой этих воспоминаний — как бы не продешевить. Принцип он придумал, ишь ты… Гений современности…”
— Ну, давай, не тяни, — буркнул Максим. — Я же вижу, как тебе не терпится в меня еще что-нибудь запихнуть.
— Точно, — расцвел в улыбке Юрий, присоединил шприц к катетеру и медленно надавил на поршень. Жидкость, абсолютно прозрачная и на первый взгляд не содержащая ничего в себе, устремилась в яремную вену. Максим прищурил глаза, словно пытаясь ощутить ток крови внутри своих сосудов.
— Ну вот, дело сделано, — Ребров отложил шприц в сторону, несколько раз сжал и резко разжал пальцы рук. Костяшки хрустнули, да так неприятно, что Лавров невольно вздрогнул и открыл глаза.
— Долго ждать? — недовольным тоном спросил он у Юрия. — Когда эта хреновина доберется до своей цели? Мне уже настолько опротивело здесь лежать! Да еще эти ремешки — мог бы, видя мое согласие на процедуры, и отвязать их. А так — как в дурдоме. Я что, похож на буйного?
— Да нет, не похож, — согласился Ребров. — Могу отвязать ноги, если хочешь.
— Не то слово! “Если хочешь…” Отвязывай давай, да поскорее.
Ребров потянул ха какие-то концы, узлы распустились. Ногам сразу стало посвободнее; Максим согнул их в коленях, с наслаждением вытянул, послушал хруст в коленях, которыйв сравнении с щелканьем пальцев Реброва звучал просто как музыка…
— Ну, и где твои обещанные воспоминания? — спросил он у Юрия. — Сколько ждать-то?
— У всех по-разному, — тот посмотрел на часы, потом внимательно посмотрел в глаза Максима и сказал:
— Как начнется, так у меня на мониторе запикает. Не пропустим.
Лавров удовлетворенно замолчал. Он понятия не имел, как это все происходит — когда в твою голову, будто из ниоткуда, начинают литься заблокированные факты. Он ожидал чего-то вроде ментальной атаки гипнотизера — каких-то навязчивых непонятных видений, голосов; и вдруг сам собой родился вопрос…
— Послушай, Юрий, — Лавров даже приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть собеседника. — Ведь воспоминания приходят человеку ex tempore — то есть тогда, когда они ему нужны. Вот я захотел решить арифметический пример — и вспомнил таблицу умножения. Она, так сказать, поместилась в мою оперативную память, отработала там свое; а потом я стал думать о, скажем, том, как письмо написать, выгрузил таблицу оттуда и поместил на ее место правила русского языка.
— Ну? — спросил Ребров. — Логично, тут тебе не откажешь в разумности. Продолжай.
— Так вопрос вот в чем. Как я смогу что-то вспомнить, если я не знаю, о чем думать. Я же не в курсе, какую задачку мы с тобой решаем  — поэтому, когда путь к воспоминаниям будет открыт, это ничего не изменит. Я не буду о них думать, соответственно, ничего не вспомню и ничего тебе не скажу.
Юрий смотрел на него, как на идиота и переваривал все, что ему сейчас сказали.
— Никогда не задумывался над этим, — спустя минуту рассуждений ответил он Лаврову. — Ты это серьезно?
— Более чем, — ответил Максим, продолжая прислушиваться к тому, что происходит внутри его мозга. Никаких новых ощущений не добавилось — вот только немного заболела голова, правда, это не создавало никаких неудобств, только указывало на то, что внутри него орудует микросоздание, ищущее путь к своей цели. — Знаешь, есть такой тест — людям говорят, чтобы они думали о чем угодно, но не думали о белой обезьяне?
— Знаю. Фигня из цикла психологии. Естественно, все начинают думать только о белой обезьяне, потому что она является очень ярким образом — в отличие от туманной формулировки “думайте обо всем”, — Ребров отвечал, как на экзамене.
— Так подкинь мне эту “белую обезьяну”, — попросил Лавров, понимая, что это его единственный шанс хоть что-то узнать о происходящем до тех пор, пока робот не добрался до клипсы. Предупрежден — значит вооружен…
— Ну-у… — протянул Ребров. — Много ты от меня хочешь. Если бы мы тут все были в курсе, что у тебя в голове спрятано — было бы намного проще. Хотя… Нет, это чушь, конечно. Я бы сам рад… Тут ведь…
И вдруг Лавров понял, что Юрий врет. Что он знает как минимум — в общих чертах, а по максимуму — и вообще всю тематику его воспоминаний. “Вот только зачем вся эта чушь про какие-то “Глаза дракона”, про спецагента? Зачем все эти ремни, бомба в аорте? Чего такого я знаю, что из меня это надо выудить такими цепкими клещами?”
Внезапно на короткий промежуток времени ухудшилось зрение — показалось, что немного померк свет, что Юрий стал каким-то нерезким, смазанным. Все это заняло совсем чуть-чуть, несколько секунд — но Ребров это увидел.
— Началось? Что сейчас было? — быстро спросил он у Максима.
— Зрение… Как будто свет на время выключили и опять включили, — ошеломленно ответил Лавров.
— Все точно. Он идет по зрительному нерву! — торжествующе потер ладони Юрий. — А какой глаз видит хуже?
— Да пока вроде оба нормально. — сказал Максим. — Хотя, мне кажется, что правый все-таки немного хуже.
Он зажмурил по очереди оба глаза. Точно — правый видел хуже.
— Ага… — сказал Юрий. — Значит, в правой доле. Хотя — какая мне разница? Не важно, где, важно — что!
Вот тут-то Лавров по-настоящему задумался. Как не хотелось бы думать о том, что все эти нанороботы — чушь несусветная, что никакой бомбы нет, а получалось наоборот. Верилось все больше.
— Ты мне будешь говорить, о чем думать, или нет?!— едва не прикрикнул на Реброва Максим. — Вдруг эта штука чего-нибудь со мной сделает, и я просто отключусь!
— Нет, не должна, — ответил на этот вопрос Юрий. — А думать… Думай-ка об этих самых штуках.
— О чем? — не понял сразу Максим.
— О нанороботах, — криво усмехнулся Ребров. Казалось, он с огромным сожалением расстается с той информацией.
— В смысле? — озадаченно нахмурил брови Лавров. — Как это — о нанороботах?
— Ну… Вот так… В смысле… Ну ты чего, тупой?! — взвился Ребров. — Ты никогда такого слова не слышал — нанороботы? Не нравится, не думай, я же тебя не заставляю! Сам пристал с этой “белой обезьяной”, черт тебя побери!!
“Вот это да!.. — подумал Максим. — У меня в голове — какая-то информация по нанотехнологиях? Значит, “Глаза дракона” — на самом деле бред?”
Он сосредоточился на своих ощущениях и вдруг понял, что временами накатывает какая-то тошнота. Несильная такая, но с наслаивающейся на это головной болью она производила ощущение повышения давления. Сам он никогда гипертонией не страдал, поэтому думать об этом мог только исходя из ощущений родственников (которые казались ему какими-то далекими, безымянными — но, тем не менее, факт остается фактом, он помнил, что они у него были. И есть.)
— Чего-то мне нехорошо, — произнес он, сам не отдавая отчет о том, что говорит вслух. — При чем здесь нанороботы?..
Он хотел было что-то еще сказать Реброву, попросить что-нибудь от головной боли…
Удар был внезапным, как выстрел.
Лавров просто понял, что его голова развалилась ровно на две половины. Одна — побольше, вторая поменьше. Но почти посредине.
Он тихо застонал — на громкий крик сил не хватило. Боль захватила его целиком; он резко сжал пальцы в кулаки, тело выгнулось дугой на кровати, пружины скрпинули, ремни натянулись.
Откуда-то издалека прилетел крик Реброва — что-то вроде “Фиксируйте…” Или показалось? Потом чьи-то цепкие руки схватили его и вколотили его в прогибающую синусоиду кровати. Он и не сопротивлялся — он ждал, когда умрет.
Но смерть не приходила.
Наоборот — стало казаться, что эта трещина в черепе стала чем-то естественным и не мешала жить. Боль медленно отступала, но на смену ей пришли какие-то непонятные видения — поначалу просто напоминающие множество радуг, а потом… Потом начались лица.
Среди этих лиц первыми появились лица родителей. Они будто прорисовывались перед его глазами — от черно-белых контуров, нарисованных простым карандашом, до ярких цветных портретов. Мать, отец… Потом какие-то чертежи…
— Я фиксирую, фиксирую… — долетел крик Реброва.
“Кого?” — подумалось Лаврову. Он криво улыбнулся, вдруг ощутив, что боли нет и внезапно перед ним, плавающее на расстоянии вытянутой руки, появилось написанное красными красивыми буквами слово “СТРАХОВКА”…
— Страх… — прошептал он, не в силах произнести это слово полностью.
— Страх? — спросил Ребров, наклонившись к самому лицу Максима и проткнув своим неестественно длинным носом колышущееся в воздухе слово. Лавров продолжал улыбаться и разглядывать накатывающие волнами картины…
Когда слово “СТРАХОВКА” исчезло, снова появились непонятные инженерные изображения. Он очутился в огромном зале, вокруг много людей в белых халатах…
— Не больница, — сказал он вслух. Юрий, стоя возле своего прибора, записывал какие-то показания, не обращая внимания на то, что говорит Лавров.
Это — совершенно точно была не больница. Какой-то производственный цех высоких технологий. Внезапно кто-то сказал: “Глаза дракона. Не хотите взглянуть?”
— Хочу, — кивнул Максим и прошел куда-то с человеком, лица которого не видел. Снова чертежи, схемы, графики; где-то гудит вентилятор. Вращающееся кресло. Он видит свое отражение в зеркале напротив. Он в белом халате, таком же, как и у всех вокруг.
К нему обращаются по имени-отчеству. Он вспоминает, что отца звали Михаил. Он подписывает какие-то бумаги, потом нагибается к микроскопу…
На огромном поле электронной оптики — нечто бесконечно маленькое… Нечто… “Глаза дракона”. Он встречается с ними взглядом. И вдруг чувствует какие-то отцовские чувства к этим маленьким уродцам под объективом. Какую-то гордость, что ли.
— Я их сделал, — шепчет он сам себе.
И они поднимают свои маленькие глаза-линзы к нему…
И новый удар заставил его потерять сознание.
…— Максим, — его трясли за плечо. Потом кто-то брызнул в лицо водой. Лавров открыл глаза. — Максим, ты меня напугал, — это был раскрасневшийся Ребров, держащий в одной руке стакан с водой, в другой пахнущую аммиаком ампулу.
— Все в порядке, — он отмахнулся от нашатыря. — Эта штука пострашнее атомной войны…
Он вдруг понял, что руки свободны. С нескрываемым наслаждением он смахнул с лица волосы, которые все это время мешали ему. Потом ткнул пальцем в катетер:
— Когда уберешь?
— Я думаю, ты сам понимаешь… — Ребров вынул из-за ремня брюк пистолет. — Руки я тебе освободил, чтобы ты кое-что смог подписать…
— Тебе нужен шифр от моего сейфа? Со всеми расчетами, да? С полной документацией по “Глазам дракона”? Гениальная штука все-таки получилась, тебе не кажется?
— Кажется, еще как, — Ребров настороженно ждал. — Ты все вспомнил? Значит, готов все рассказать? Иначе взорву бомбу, ты же понимаешь — это все не шутки.
В сердце кольнуло — Максим с трудом сдержался, чтобы ничем, ни единым мускулом не выдать себя. Кольнуло снова и снова.
— Шифр? Пожалуйста, — сказал Максим. — Я так понимаю, что ты и патент на изобретение хочешь?
Ребров кивнул.
— Эх, не зря я все так далеко запрятал… — покачал головой Лавров. — Жаль, не получилось. Где подписать?
Юрий протянул несколько бумаг в папке. Все было так, как и предвидел Максим — отказ от авторских прав в пользу Реброва.
— Если я подпишу, я уже ничего не смогу доказать?
Юрий отрицательно замотал головой.
— Знаешь, я ведь даже тебя вспомнил, Ребров, — сказал Максим. — Завистник ты еще тот. Хотя все время мне в рот заглядывал. Ну, ручка есть?
Ручка нашлась. Поставив подписи практически на всех листах, Лавров задумался, а потом попросил:
— Достань хотя бы одного урода из меня. Не могу представить, что все это где-то внутри ползает. Достанешь — подпишу.
Ребров задумался, но не надолго. Вернулся к своему аппарату, чем-то там пощелкал, взял со столика тот самый шприц, который вводил наноробота в кровь, подошел. В глазах была явная настороженность, он ждал от Лаврова какого-то подвоха.
— Давай, давай, не спи, — Максим подмигнул. — Мне еще жить хочется…
Ребров присоединил шприц, подождал некоторое время, потом набрал двадцать кубиков крови — аппарат пропикал ему какую-то комбинацию звуков. Юрий кивнул и убрал шприц.
— Там? — спросил Максим.
— Там, — гордо ответил Ребров.
— Точно? Смотри у меня…
— Да точно, точно… — Ребров поднес шприц к глазам, словно желая в темно-вишневом вихре разглядеть невидимую глазом точку…
Взрыв превратил его лицо в кровавое месиво. Гигантским фонтаном взвилась в небо алая струя сонной артерии… Ребров рухнул на пол, словно из-под него выдернули пол.
Кровью окатило и Лаврова. Он зажмурился, потом медленно открыл глаза и посмотрел на труп возле кровати.
— Что-то подобное должно было быть со мной, когда я подписал бы последний лист, — закусив губу, произнес он…
Выдернув катетер и прижав место на шее спиртовой салфеткой, он сидел рядом с распростертым телом и вспоминал, как подстраховался, отправив в свой организм робота, который не просто установил клипсу, а стоял там, как преданный сторожевой пес — в ожидании нападения.
А мину он отнес в шприц к Юрию сам — Ребров и не предполагал, что “Глаза дракона” ПРЕДАНЫ ТОЛЬКО СВОЕМУ ХОЗЯИНУ.