Рассказы Niro → ХАКЕР: ГРАЖДАНСКАЯ КАЗНЬ

ХАКЕР: ГРАЖДАНСКАЯ КАЗНЬ
(взгляд из-под крышки гроба)


Клейн угрюмо стояло у кирпичной стены.
Глаза его исподлобья оглядывали цепочку автоматчиков, ожидавших команду «Огонь!» Самому себе он казался сейчас растоптанным, раздавленным — до выстрелов осталось минута, две, максимум пять. В ушах шумело, глаза были полны то ли слез, то ли пыли — он пару раз попытался вытереть, но размазал оранжевую кирпичную крошку по лицу и бросил занятие.
Когда его вели сюда, то командир конвоя не удержался и пнул в спину прикладом. Клейн упал, разбив в кровь левую руку; правой кисти не было, вместо нее — старая грязная повязка, испачканная все той же кирпичной крошкой. Подняться удалось с трудом — а они стояли и смотрели. Ждали. Они могли себе позволить это — процедура такова, что без него не начнут.
Клейн глянул себе под ноги — обломки камней, какие ветки, пластиковый пакет, принесенный ветром… Пустырь. В паре метров от него лежала кукла — самая обыкновенная кукла в перепачканном платье, с задранными ногами и перепутанными волосами. И с одним глазом…
— Приготовиться!
Солдаты, до этого стоящие неподвижно с приставленными к ноге автоматами, подняли оружие к груди и щелкнули предохранителями.
Стволы смотрели куда-то в небо, за спину Клейна.
Ему захотелось сжать кулаки от бессильной злобы… На левой руке хрустнули костяшки пальцев. На правой — дрогнули мускулы предплечья.
Он опять забыл, что кисти нет. Мозг отказывался принимать этот факт. Клейн чувствовал кончики пальцев, шевелил ими… Только казались они ему какими-то уж очень короткими, какими-то детскими.
— Целься!
Офицер, командовавший происходящим, явно гордился собой. «Дурак», — подумал Клейн. Солдаты передернули затворы и приставили приклады к плечу.
Ощущение восьми взглядов, воткнувшихся тебе в лоб. Или в грудь. Или в живот… Взглядов, ответственных за полет пуль.
Предательски затряслась нижняя губа. Клейну хотелось верить, что не от страха, а от неизбежности происходящего. У него уже было такое ощущение однажды — лет семь-восемь назад, еще мальчишкой, он с друзьями забрался в магазин к одному электронщику… Удирать пришлось через окно на втором этаже; и вроде высота была небольшая, но он, почувствовав, как отгибается решетка окна и хрустит сварной шов, ощутил эту дрожь — не дрожь страха, а понимание неизбежности падения… Он тогда отделался переломом лодыжки. Уполз со слезами боли и обиды.
Сегодня… Тут не второй этаж.
Он отвел глаза от куклы и посмотрел на шеренгу. Встретился взглядом с каждым. Офицер выдержал паузу — словно хотел, чтобы Клейн запомнил их всех. Каждого.
— Огонь!
Грохнули выстрелы.
Клейн зажмурился. Со всех сторон полетели кирпичная крошка. Больно ужалило в щеки, в шею. Он не понимал, что происходит, но стрельба все продолжалась. Ноги ослабели, он упал на колени, опершись уцелевшей рукой о землю.
— Прекратить огонь!
Тишина навалилась на Клейна, как вата. Рядом от стены отвалился и упал запоздалый кирпич.
— Процедура окончена! Наблюдателю — зафиксировать!
Откуда-то сбоку раздались шаги. Клейн провел пальцами по щеке, почувствовал кровь.
Человек, подошедший к нему, прошел мимо. Остановился в двух шагах от него. Клейн услышал гудение анализатора.
— Подтверждаю.
— Налево! — тут же скомандовал офицер. — В расположение шагом — марш!
Клейн поднялся, помотал головой, вытряхивая из волос камешки.
— Вы свободны, — сказал тот, кого назвали наблюдателем. — Вы ограничены в правах на пять лет — это довел до вас суд. Желаю вам никогда более с нами не встречаться. В следующий раз будут стрелять уже в вас.
Клейн машинально кивнул. Он все знал. Приговор ему зачитали еще три дня назад в федеральной тюрьме.
— Выход отсюда только один. Во-он там, в конце пустыря — там в решетке есть маленькие воротца. Охранник в курсе, вас никто не будет задерживать. И — предупреждая глупые вопросы — вам никто не станет стрелять в спину. У нас все-таки еще правовое государство, хотя в его названии присутствует слово «Империя».
Дыхание восстановилось. Тряска прекратилась. Ныла отсутствующая правая кисть. Наблюдатель ушел.
Клейн посмотрел туда, куда они стреляли.
Рядом с ним возле стены было то, что осталось от его компьютера. Груда расстрелянного железа. Простреленный в нескольких местах монитор.
Ему больше не на чем работать.
— Правовое государство…
Он повернулся и пошел в указанном направлении. В спину ему никто не стрелял.

* * * * *

Полулежа на большом диване, Клейн прислушивался к своим ощущениям. Тяжелый вздох, хруст живых пальцев на левой руке, легкое гудение сервомоторчиков протеза…
Его раздражало все — даже воздух. Он будто видел висящее перед глазами душное покрывало марева, которое вливалось в легкие с каждым вдохом, словно «коктейль Молотова» — нечто горячее, плотное, сушащее губы и заставляющее все тело покрываться холодным противным потом.
Кондиционер не работал. Спасал Клейна только большой китайский вентилятор, который работал уже из последних сил. Пара лопастей его была надломана, и при вращении на высоких скоростях он становился чересчур громким, стучал по рифленой защите и отвлекал от пусть натужного, но все-таки правильного хода мыслей. Клейн протянул руку, ткнул в среднюю кнопку.
Стук прекратился. Жара тут же стала сильней. Пришлось включить снова — и ненавистный стук продолжил проникать в сознание, словно надоедливый дятел.
Лето в этом году было не чета последним пяти-шести годам. Плавился асфальт; голуби, которым не находилось места в тени крыш, погибали. Люди жили в фонтанах — мэрия не стала выключать их на ночь, сотни человек набивались в каждый с вечера. Были и жертвы — в основном старики, не переносящие жару. Собак забывали в машинах — для них это был фактически приговор. Спустя два-три часа бедные звери, в клочья изорвав обивку и потеряв всякую возможность лаять, умирали в мучениях.
Клейн поднес протез к лицу, пощелкал пальцами. Глупо — четыре пальца. Но, как говорил Петерсен, достигнута максимальная функциональность. Тем более, что кнопок у «мыши» в последнее время не стало больше. Две и скроллинг. И еще один палец для ковыряния в носу.
Вообще спасибо этому Петерсену — программа управления протезом была просто великолепна. Он не угадывал мысли — эта фантастическая чушь была не свойственна практичному шведу, — но все тонкости работы мышц предплечья механическая тварь отрабатывала на пять баллов. Иногда Клейн думал, что его настоящая рука не могла работать так чутко, откликаясь на малейшее шевеление сгибателей и пронаторов.
Но все-таки живая, настоящая рука была бы, наверное, получше…
Взгляд упал на стопку дисков возле телевизора. «Слава богу, что купил плазменную панель». Клейн представил, что было бы, нагревай его квартиру сейчас еще и труба кинескопа. В стопке была неплохая подборка — почти все фильмы, получившие в разные годы «Оскара». Тут были и «Английский пациент», и «Титаник», и «Храброе сердце», и много чего еще из далекого прошлого… Рядом лежала открытая коробка; диск был в плейере.
Фильм, поразивший Клейна, назывался «Утомленные солнцем». Русский блокбастер, получивший «Оскара» в номинации «Лучший иностранный фильм». Фильм, вывернувший душу Клейна наизнанку — да так и оставивший ее сушиться на тот самом солнышке…
Он, как и все американцы, не мог смотреть дублированные фильмы — его раздражало несоответствие артикуляции тому, что он слышит. Его чертовски бесило непопадание актера в слова — и хотя он понимал, что актер говорит правильно, он очень хотел слышать его настоящий голос, ибо понимал, сколько всего можно высказать только интонацией, полутонами… И поэтому он выбрал фильм с субтитрами.
Звук казался странным. Приходилось вслушиваться в то, что говорят артисты. Пару раз по верху экрана мелькнул и тут же пропал микрофон — Клейн понял, что звук писали напрямую и очень поразился тому, что фильм с подобными техническими заморочками смог завоевать столь высокую награду. Но постепенно он адаптировался, даже стал соотносить русскую речь непосредственно с субтитрами, хотя понимал, что для удобства и скорости чтения они явно сокращены в сравнении с оригинальными словами в фильме.
И вдруг…
« — … Что это за шрам у тебя? Раньше такого не было… — Не было и не было. Пустяки. Крышкой зацепило. — Крышкой? Какой крышкой? — Гроба…»
Он схватил пульт, остановил кадр. Слегка перемотал назад, перечитал субтитры. Вслушался в речь. потом еще. И еще. И еще…
Клейн понимал, что человек, произнесший эти слова, шутит. Шутит зло и непринужденно одновременно. И право шутить ему дало то прикосновение к смерти, что подарило ему рваный шрам на груди. Он мог рассмеяться старухе с косой в лицо, плюнуть ей в душу, если таковая была, разломать ее косу и разорвать плащ.
Клейна не волновал сейчас вопрос русской души, загадочной и неповторимой. Любой человек мог оказаться в подобной ситуации. Он посмотрел на свой протез и подумал, что теперь всегда будет так отвечать на вопросы, касающиеся отсутствия кисти. Он вспомнил, как несколько лет назад на суде ему зачитали приговор, а через пару минут отрубили правую руку — чтобы он, страшный преступник, неуловимый хакер, более никогда не мог взять в руки оружие — манипулятор типа «мышь».
Он, конечно, слышал, что так иногда бывает — но был уверен, что для подобного наказания нужно совершить какое-то ну уж очень серьезное преступление. Оказалось — так бывает гораздо чаще…
Хлопнула входная дверь. Клейн, не отрывая головы от спинки дивана, посмотрел в ту сторону одними глазами. Зашуршала одежда, потом об пол что-то стукнуло — и вошел Петерсен.
Он взглянул на застывшее на экране изображение, прочитал название на коробке из-под диска, присел рядом взял пульт и включил воспроизведение.
Вновь зазвучала русская речь. Петерсен пытался читать, слушать. Спустя полминуты он махнул рукой, выключил плейер и вернулся за сумкой, которую поставил, войдя домой.
— Здесь продукты дней на пять, — сказал он, не задавая никаких вопросов. — Давай, помоги засунуть все в холодильник. В такую жару все пропадет в считанные минуты.
— У нас опять безвылазная работа?
— Да, есть возможность неплохо подзаработать. Да и парни из Движения требуют от нас активности.
— Требуют… Ты помнишь свои ощущения, когда тебе на руку накинули термоудавку?
Петерсен остановился в дверях, оглянулся на Клейна и медленно опустил сумку на пол.
— Чего это ты вдруг вспомнил? Такие вещи нельзя забыть, но мне казалось, что разговоры об этом — табу.
— Табу, конечно… — Клейн встал и подошел поближе, помог со второй сумкой. — Но когда она начинает сжиматься, и ты слышишь запах паленой кожи, мяса, костей и понимаешь, что твоя рука отделяется от тела в считанные секунды — о чем ты думаешь в этот момент? И не говори мне, что ты думал примерно вот так — «Слава богу, что я жив; хрен с ней, с рукой, новая вырастет!»
Петерсен покачал головой. Они дошли до холодильника, стали выгружать банки, пакеты, разные цветные упаковки. Молчали они довольно долго, но Клейн знал, что друг обязательно ответит — подумает и ответит.
— Конечно, было не так, — сказал Петерсен спустя минут десять. Чувствовалось, что ему с трудом даются эти воспоминания. — Я помню страх. Я помню боль. И еще — во мне было много ненависти. Очень много. Я отдавал им свою руку и дал себя клятву взять взамен во много раз больше. Взять все их могущество, всю власть, низложить всю эту прогнившую империю!
— Революционер, черт побери… — Клейн надорвал один пакетик, вытащил кусочек сыра, медленно и задумчиво пожевал. — Ну, взял? Взял эту самую власть?
— Да пошел ты, — огрызнулся — впрочем, не очень сильно, — Петерсен. — Ты сам видишь, в каком мы порой бываем дерьме. Питаемся полуфабрикатами, живем на чужих квартирах, по поддельным документам. Каждый блюститель порядка норовит снять с наших рук перчатки — и ведь снимают, после чего уже особо не дергаешься и готовишься пару дней провести за решеткой до установления личности.
— Не ной, — прервал его речь Клейн. — Все это я знаю и без тебя. Просто… У меня были другие ощущения. Совсем другие. Не нужна мне была никакая власть. Для меня это было… Как лишение мужского достоинства, что ли. Удавка отжигала руку — и я исчезал вместе с ней. Становился все тоньше и тоньше. Совру, если скажу, что поклялся отомстить. Больше всего я тогда хотел остаться в живых — когда я понял, что удавка все скоагулировала, что у меня не будет кровотечения, я страшно обрадовался. Я так хотел жить — ведь ты помнишь, у меня же есть дочь… Была…
Петерсен сделал вид, что занят своим делом — перекладыванием внутри холодильника продуктов. Тема была очень болезненной для Клейна. Когда его арестовали, дочь, которой тогда едва исполнилось четыре года, забрали в спецприемник (жена Клейна умерла при родах, он растил девочку один). Чтобы он не смог передать ей свое мастерство.
Клейн боролся. Уцелев во время расстрела, он принялся искать дочь. Безрезультатно. Система хранила свои тайны. Но он не прекратил борьбу. Искал — всегда и везде. И случайно встретился с Движением.
С организацией, составляющей реальную альтернативу существующему правительству. С этаким влиятельным подпольем.
Он продал ей свои мозги и руки — взамен желая получить координаты. Он уповал на связи людей из Движения. На его мощь. На паутину, опутавшую страну.
Он никогда не мечтал жить в антиутопии. Впрочем, как и в утопической стране. Но исчезла дочь — и он наплевал на свои принципы.
— Ты знаешь, Петерсен, зачем они расстреливают компьютеры?
Тот, закончив с холодильником, вернулся в комнату с банкой пива и ждал ответа на риторический вопрос Клейна.
— Они расстреливают вместе с ним все самое дорогое, что есть у нас. Нашу память. Мало того, что они выгребли все у меня из старой квартиры — все книги, архивы, фотографии, диски — так они еще и уничтожили все то, что хранилось в компьютере. Они прекрасно понимают, Петерсен, что программы я восстановлю — или напишу новые. Базы данных восполню. Умения мои никуда не денутся, руку я с твоей помощью сделал. Но видео с моим ребенком, фотографии — все они расстреляли. Все. Хотя могли просто стереть. Но нет — это ведь показательная казнь. Хакер расстается со своим прошлым. И он еще не знает, что придя домой, не найдет там своего ребенка — остается сказать им спасибо за то, что они делают это не молча, оставляют сопроводительные документы.
— Клейн, выпей пива, — Петерсен выключил телевизор, прикрыл глаза. — Хочешь, я освобожу тебя сегодня от работы. Мне никогда не нравились перепады твоего настроения, приступы острой тоски, меланхолии…
— Даже и не думай, — отрезал Клейн. — Мы всегда работаем вместе. И ты это прекрасно знаешь. Или у тебя получится отсекать агентов в одиночку?
— Вряд ли, — поставив бутылку на подлокотник, покачал головой Петерсен. — Но все-таки — твой сегодняшний настрой таков, что я лучше попробую один, чем возьму тебя с собой. Правда, практики у меня нет, но ты же сам всегда говорил — это дело наживное. Потренируюсь на мышках, как говорят врачи.
— Дело серьезное?
— У нас не бывает мелочей, — Петерсен встряхнул бутылку, посмотрел на воронку из пузырьков. — Но и мы сами — крупная рыба. Акулы. Нам что попало не поручают.
— Скажешь? Ты ведь не серьезно?..
— Что «не серьезно»? Что смогу один? — улыбнулся Петерсен. — Ты же знаешь — войти я смогу в одиночку, куда пожелаю. А вот выйти без твоей помощи — не пробовал. Я вот что хотел спросить — ты всерьез воспринял слова этого русского про крышку гроба? Ты ведь знал — и знаешь, — что нас бы не казнили с первого раза. Так что о смерти говорить не приходилось по определению.
— Всерьез, — после почти минутного раздумья ответил Клейн. — Потому что сейчас я как никогда НЕ готов к смерти. Я чувствую, что найду Шерил. Не могу не найти. И пусть тот расстрел и удавка на руке будут той самой крышкой гроба, которая зацепила меня и отошла в сторону, дав мне возможность жить дальше.
— Какая-то мелодраматическая чушь, — отхлебнув пива, ответил Петерсен. — Ты никогда не умел философствовать. Слушать тебя одно мучение. Я так и не понял, что ты хотел сказать. Ты же знаешь, у меня никого нет — ни родителей, ни жены, ни детей. У меня вообще есть ощущение, что я был изначально рожден для того дела, которым занимаюсь. Никаких якорей, никаких возможностей для шантажа. Но мой компьютер, между прочим, тоже расстреляли. Не знаю, правда, зачем. Лишать меня было нечего. Все — здесь.
И он ткнул пальцем себе в лоб.
Бутылка покачнулась, Петерсен подхватил ее за горлышко.
— Сколько можно лирики? — недовольно спросил он у Клейна. — Или пей, или готовься к работе. В принципе, для меня это одно и то же.
Он выцедил себе в рот последние капли пива и отшвырнул бутылку в угол. Она ударилась об угол и откатилась чуть ли не на середину комнаты. Клейн проводил ее взглядом, вздохнул и тихо сказал:
— Везде бардак… В квартирах, на улицах, в головах, в душах… Что за работа?
— Ну, раз уж мы примкнули к оппозиции, то не стоит особо вдаваться в мораль. Банальный «экс», как его называли анархисты. Взять в одном месте, положить в другое. При этом, чем больше возьмем и чем дальше спрячем — тем больше процент…
Клейн взмахом руки остановил его.
— А как же идея? Во имя чего все это?
— Не все ли равно? Вот как ты объяснил агенту Движения факт своего прихода к ним?
— Я сказал правду.
— Какую? Что тебе отрубили руку, потому что ты попался на простом взломе?..
— Ну, не на простом… Это была ловушка, сделанная качественно и людьми, на тот момент на порядок сильнее меня…
Петерсен закинул ногу на ногу и спросил с довольной физиономией:
— Так зачем же они взяли хакера, если знали, что против него будут играть агенты более профессиональные и более подкованные — во всех смыслах? Ты никогда не думал?
— Я сказал правду, — настойчиво повторил Клейн. — И они поверили. А вот что сказал ты?
— Ничего, — хмыкнул Петерсен. — Я просто сломал их агентурную базу и дал себя вычислить. Все банально.
— Сломал…базу? — недоверчиво переспросил Клейн. — Базу Движения? И что там было?
— Ничего особенного. Списки, адреса, банковские счета. Что еще может хранить в секрете тайная организация, всеми силами стремящаяся выйти из подполья? На первый взгляд ничего криминального. Прежде чем подставиться, я внимательно изучил ее — чтобы понять. Понять, кто они, зачем они, куда идут. Знаешь, мне кажется, то, что мы о них знаем — это всего лишь верхушка айсберга. Даже нет, не так — пятачок на этой верхушке, такой маленький, что мы с тобой там не поместимся.
— Не поскользнуться бы на этом айсберге… А ты не пробовал копнуть глубже?
— Насколько? До выстрела в затылок? — Петерсен усмехнулся. — Пробовал, пробовал. Думаю, если бы я сказал «нет», ты бы мне не поверил.
Клейн кивнул в ответ.
— И что там — в глубине?
— Клейн, давай поживем еще немного. Хотя бы пару лет, — Петерсен встал с кресла, подошел к окну. — У меня есть кое-какие планы — мертвому они мне не по силам.
— Они настолько сильны и мстительны?
— Дело не в этом, — Петерсен продолжал смотреть в окно. Клейну не нравилось, что его напарник не смотрит ему в глаза. — Как любая система, которая может влиять на политическую ситуацию в стране и владеющая обширными финансовыми и людскими резервами, она хранит в тайне слишком много секретов. Не ровен час, кто-нибудь пронюхает, как они заработали свой первый доллар — и доверие, словно хрустальная ваза, разобьется. А ты ведь знаешь, что очернить очень легко — вот потом отмыться бывает просто невозможно. Там, в тех местах, куда я попал во время своей первой и последней попытки, спрятана информация, способная, как мне кажется, сильно поколебать авторитет Движения. Я коснулся ее лишь краешком сознания — и решил тихо и мирно уйти, не оставляя следов.
— Но ведь владеть такой информацией — значит, иметь возможность диктовать Движению свои условия! — загорелись глаза у Клейна.
— Можешь уже начинать диктовать свое завещание, — грубо ответил Петерсен. — Уже не отделаешься одной рукой. Убьют. И тебя, и меня.
— Тебя-то за что? — приподнял брови Клейн. — Каким образом ты попадешь под подозрение? Только исходя из того, что нас поселили вместе — а значит, мы просто обязаны вступить в сговор?
— Примерно так, — согласился Петерсен. — И если ты сейчас начнешь просить меня вспомнить мои попытки взлома секретных баз — я набью тебе морду. А могу и просто так — авансом.
Клейн кивнул, соглашаясь.
— Просить не буду. Сам скажешь.
— Не сходи с ума. Лучше давай по-быстрому прошвырнемся в Сеть, возьмем, что плохо лежит — а потом ты продолжишь свою философию.
Пожав плечами, Клейн щелкнул механическими пальцами и ушел в другую комнату.
— Не забудь выключить вентилятор! — крикнул он оттуда. — Во время работы раздражает!
Петерсен взял пульт, махнул им в сторону жужжащей машины. Движение воздуха замерло — жара тут же накинулась, вцепившись мертвой хваткой в каждую клеточку тела.
— Ничего, потерпим…
Он переключил на протезе микротумблер, выставив скорость движения пальцев на максимум. Пошевелил — глаза не успели отметить ничего, настолько все было быстро. Только легкая вибрация по предплечью — Петерсен кивнул сам себе, подошел к зеркальному шкафу, отодвинул в сторону створку, открыв доступ к компьютеру. Правую руку он теперь держал на отлете, стараясь не прикасаться ей ни к чему.
Сел в кресло, надел гарнитуру, спросил:
— Ты там?
— Точно, — раздалось в наушниках. — Руку на максимум? Потом так болит плечо…
— Глупый вопрос. Мне зайти проверить — или сам?
— Сам. Все, сделал. Куда сегодня?
— Федеральный банк. Я там на днях неплохую лазейку оставил…
— А как они узнали?..
— Что?
— Ну, что у тебя есть наработки? Они же тоже нормальные люди, хотят, чтобы все получилось, куда попало не пошлют.
Петерсен замялся.
— Не хочешь, не говори, — Клейн уже был готов извиниться за то, что влез не в свое дело. Наверняка Петерсен на доверии у Движения, они планируют все акции вместе — исходя из его возможностей.
Клейн всегда отдал пальму первенства своему другу — тот был на порядок сильнее. Навыки хакера, фрикера, программиста — были у него в крови. Иногда складывалось впечатление, что для него не существует невыполнимых задач, настолько легко он находил решение в сложных, практически неразрешимых ситуациях. Клейн шел за ним всегда безо всякого страха — он был уверен в благоприятном исходе любого мероприятия.
На этот раз Петерсен не стал ничего усложнять и поручил Клейну то, что поручал всегда — роль информационного воздействия. От Клейна требовалось войти на сервер федерального банка с максимально возможным шумом. Войти, стучаться во все порты, дерзить всем файерволлам, подбирать пароли, короче — хулиганить так, чтобы его заметили и выкинули, проявив все чудеса своей защиты. А Петерсен тем временем под прикрытием такого явного вторжения должен был сделать свое дело и тихонько смыться.
Клейн положил руки на клавиатуру, зажмурился до боли в веках, стряхнул усталость, резко открыл глаза и начал.
Пальцы правой руки со скоростью молнии летали по клавишам — одной из задаа Клейна было создать иллюзию массовой атаки. Он подключался к банку одновременно с нескольких десятков прокси-серверов, сканируя открытые порты и забивая их всяким информационным мусором. В наушниках он слышал дыхание Петерсена, который в это время просматривал логи и внимательно изучал активность администратора.
Служба компьютерной безопасности банка оказалась на высоте. Активность Клейна была замечена на тринадцатой секунде. Это говорило о том, что человек в банке не просто получает свои деньги — он внимателен и быстр. Заслоны перед Клейном стали вырастать один за другим. В первые несколько минут это его не останавливало — снежный ком запросов был готов утопить компьютеры федералов. Но постепенно Петерсен стал замечать, что девятый вал атаки постепенно ослабевает — банковские безопасники не просто отсекали входящие, они уже отключили восемь прокси из тридцати четырех, которые использовал Клейн. Девять… Десять… Потом еще сразу четыре.
У них была возможность не просто отслеживать. У банка был карт-бланш на подобные операции — похоже, правительство давало им допуск к вынесению ультиматума владельцам анонимных серверов.
— Жми, Клейн, жми…- шептал Петерсен, постукивая механическими пальцами по столу. Его вторжение уже началось — Клейн отвлекал на себя все силы защитников банка своими кибер-молотами и киберпрессами, которые лупили по их компьютерам, словно слепой кузнец по наковальне.
Тем временем умерло еще шесть серверов. Атака теряла свою силу. Петерсен тем временем уже находился в базе данных счетов клиентов, быстро пролистывая их в поисках примерно десятка счетов с большими суммами. Через несколько минут началась транзакция по перемещению пяти миллионов долларов из Федерального банка в денежные хранилища нейтральных стран.
— Меня скоро выдавят за пределы зоны доступа, в клиентскую зону — а потом и просто вышвырнут, как анонима без регистрации! — крикнул Клейн. — Ты делаешь что-нибудь? У нас не больше двух-трех минут!
Петерсен смотрел на прогресс-бар, по которому медленно, но верно ползла к финишу голубая полоска, и молчал. Клейн спросил еще раз, потом замолчал.
А еще через полторы минуты деньги прибыли по назначению.
— Готово, — коротко сказал Петерсен. — Смываемся.
— Есть, — ответил Клейн и одним движением правой руки, в котором невидимо для глаз слились около пятидесяти нажатий клавиш, оборвал все нити, ведущие в их квартиру.
Люди по ту сторону Сети споткнулись о пустоту, прекратили борьбу и спокойно вздохнули.
Из отдела по работе с клиентами им позвонили только через шестнадцать часов — когда один из сильных мира сего не обнаружил на своем счету пары миллионов.
«Экс» удался.

* * * * *

Звук ключа, поворачиваемого в замке, застал Клейна врасплох. По крайней мере, на первый взгляд это выглядело именно так.
Петерсен вошел в квартиру и увидел, что его друг сидит за компьютером. За его, Петерсена, компьютером, выдвинутым из зеркального шкафа. Клейн вскочил со стула, резко повернулся к распахнутой двери и уронил стул.
Они смотрели друг на друга довольно долго — минут пять. Никто не произносил ни слова. Просто стояли и смотрели; Петерсен дышал тяжело и зло, Клейн — быстро, взволнованно. Глаза сверлили глаза; металлические пальцы сухо и часто пощелкивали.
— Этим должно было кончиться, — сказал после молчания Петерсен, делая шаг навстречу. — Зря я тебе тогда сказал о базах, о Движении, о своих умениях и возможностях. Ой как зря — теперь мне придется об этом очень и очень пожалеть. А уж тебе — тем более.
Он подошел к шкафу, мельком взглянул на экран, скривился и с размаху закрыл дверь. Зеркало задребезжало; Клейн вздрогнул и отодвинулся на пару шагов в сторону.
— Ставим эксперименты? — спросил Петерсен. — Надо мной, над собой? Смотри, даже пива выпил для храбрости… А то ведь не уговоришь. Я компьютер от тебя никогда не прятал, ты же знаешь. Все мои инструменты на нем тебе известны. Но, однако же, ты знал, что существуют и ограничения — причем очень и очень серьезные…
Клейн кивнул. Голова у него слегка кружилась от выпитого пива, но он еще не потерял способность соображать.
— Я не позволял тебе подбирать пароли, если ты на них натыкался. Ведь так? Так. У каждого есть свои секреты — даже у меня. И даже от тебя. Все мы люди. Самые обыкновенные люди.
— Не все, — вдруг сказал Клейн. — Извини, вырвалось…
Петерсен споткнулся об это замечание Клейна, замолчал и сделал вид, что к чему-то прислушивается.
— Что? Ты что-то сказал? Не может быть! — Петерсен всплеснул руками. — Я застаю моего давнего друга за компьютером в тот момент, когда он просматривает один из запароленных каталогов — и он еще пытается оправдываться!
— Что же мне остается… — начал было Клейн, но Петерсен внезапно за секунду преодолел разделяющие их несколько шагов и ударил Клейна в живот. Тот сложился пополам, задохнулся и повалился на пол. С губ сорвался то ли стон, то ли кашель. Петерсен перешагнул через него, сел в кресло.
— Ты же способный человек, Клейн, — продолжил он, как ни в чем не бывало. — Ты легко обучаешься. Ты очень быстро принимаешь решения. Порой быстрее, чем я — но тут вопрос спорный. Да и вообще — не в быстроте дело. Тут, я думаю, тебя выручает мой протез, кинематика в нем на высочайшем уровне. Ты меня слышишь? Хоть бы кивнул для приличия.
— Слышу, — очень тихо отозвался Клейн. — За что…ты меня ударил?
— Ты сунул свой нос не туда, куда было надо.
— Убей меня за это… — Клейн приподнялся и сел у стены. — Ты же знаешь, как я хочу найти своего ребенка — и ты скормил мне эту пилюлю с информацией о том, что ломал базы Движения. Ведь там наверняка были подробности о моей Шерил…
— Я не искал твою дочь. Я даже не знал тогда о ее существовании. Можно сказать, я сделал маленький «экс» — я украл их пароли. Между прочим, ты понятия не имеешь об оборотной стороне дела — думаешь, наверное, что меня сразу возвели в ранг героя и доверили самые сложные дела? Ну уж нет — я тоже сполна хлебнул дерьма. И умылся кровью. Вот так же, как и ты сейчас, получил по морде, пролежал в каком-то богом забытом месте без еды и питья пару дней. И потом стал чертовски сговорчивым, Клейн! Правда, я и не стремился скрыть от них ничего — наоборот, хотел с ними работать. И вот теперь ты напоминаешь мне меня самого — влез в чужой компьютер и лежишь, утирая кровь с разбитого лица. Насчет лица — это, конечно же, аллегория. Хотя надо было бы сломать тебе нос. По дружбе.
Он откинулся в кресле, сложил руки на груди и задумался. Клейн встал, пошел на кухню, налил себе воды, выпил стакан. Каждый вдох отдавался болью — Петерсен приложил его очень и очень крепко.
Он вспомнил все то, что успел увидеть в компьютере Петерсена. Чертежи, схемы, исходники… Присел на табуретку.
— Не зря я подобрал эти чертовы пароли, — похвалил он сам себя. — Ой, не зря…
Сзади послышались шаги. Петерсену надоело ждать, он пришел сам, сел рядом.
— Что ты искал там?
— Я не хочу об этом говорить, — не поднимая глаз, сказал Клейн. — Просто ты подарил мне надежду… Я хотел найти способ повторить твой взлом. Хоть какие-то факты, хоть что-то...
Петерсен вздохнул.
— Этот компьютер мне предоставило Движение. Мне не оставили ничего личного, разрешив только захватить с собой коробку с программами и пару книжек по программированию. Там — только новые наработки. Ничего, что было бы связано с тем взломом.
Клейн кивнул.
— Извини, что я так… Отреагировал. Мерещится всякое…
Петерсен встал, похлопал его плечу, ушел.
Клейн проводил его спину взглядом, прищурился.
— Ничего, говоришь? Вот уж не думал, что ты мне когда-нибудь соврешь…
Он подошел к окну, ткнулся лбом в стекло и принялся повторять про себя последовательности чисел и какие-то команды.
То, что он успел запомнить, взломав компьютер Петерсена.
С этого дня — своего врага.

* * * * *

Следующий «экс» им было суждено совершить спустя три недели после случившегося. Петерсен пришел, как вихрь — как всегда, ближе к вечеру, назвал задание. Федеральный банк уже, безусловно, отпадал — Клейн проверил его несколько дней назад, там и мышь не проскочит. Ребята наворотили такие преграды, что, кажется, сами были не рады — настолько сложной и неповоротливой стала система
И тем не менее — найти в ней брешь не удалось.
Клейн сообщил об этом Петерсену. Тот только лишь ухмыльнулся.
— Когда придет время — я ткну пальцем тебе и этим парням из Движения, где у меня протоптана очередная тропинка. Я не сижу без дела. Не шарюсь в чужих компах без причины. Я — Исключительно Деловой Человек. И только поэтому в тот день ты не попал в больницу. Ты мне нужен. Ты — мой инструмент. Инструмент для дела. А все, что мне нужно для дела, должно быть всегда под рукой.
Клейн выслушал этот монолог и запомнил только одно — Петерсен принесет работу. И у него обязательно будет готово решение — хотя бы приблизительное, промежуточное.
Это наводило на определенные раздумья…
— Работаем, — коротко сказал Петерсен, войдя в квартиру. Он швырнул на пол сумку, с которой никогда не расставался, открыл шкаф и включил компьютер.
— Чего ждешь? — грозно спросил он у Клейна. — Я же сказал — работаем!
— Конечно, конечно, — согласно кивнул Клейн, ушел к себе, нацепил гарнитуру, услышал:
— Иди за мной.
Они вышли в Сеть.
И Клейн сразу почувствовал, что Петерсен идет протоптанной дорожкой. Казалось, что он взламывает систему по учебнику — методично, неторопливо, с абсолютной грамотностью. Так можно было работать либо гению, либо человеку, который делал эту работу в этом сегменте Сети не первый раз.
Петерсен дождался, когда Клейн вывалит на серверы банка массу запросов, запустит кучу сетевых утилит и вызовет ответную реакцию администраторов. Все получалось, как обычно — в таких учреждениях люди никогда не получали деньги зря. Клейн ощутил сопротивление, которое возрастало с каждой минутой.
— Я начинаю, — услышал он в голове. Гарнитуры, которые Петерсен усовершенствовал сам, создавали невероятное объемное звучание где-то прямо в мозгах, отчего сложно было понять, откуда в действительности доносится голос.
— Давай, — отозвался Клейн. После чего вынул из стола диск и вставил его в привод. Впервые за все время совместной работы он порадовался, что Петерсен не видит его сейчас. Диск тихо зажужжал, на экране появилось простенькое окно автостарта. Клейн выбрал самый верхний пункт и на мгновение замер.
Ничего не произошло. На первый взгляд. Все было как всегда. Атака Клейна постепенно затихала, спотыкаясь о все больше и большее количество преград; Петерсен перекачивал финансы в нужном и известном ему одному направлении.
Но существовал еще один процесс — для Петерсена сейчас невидимый. Будь он в курсе — Клейну не сдобровать.
С компьютера Петерсена к Клейну лился поток данных. Все, что хранилось в запароленных директориях, отдавало сейчас свои тайны.
И когда Петерсен сказал «Стоп», Клейн уже выключил свой сканер, закрыл всю перекачанную информацию и спокойно прервал атаку на банк.
Петерсен прошел мимо его комнаты к холодильнику, достал пакет молока, налил себе полную кружку.
— Все удачно? — спросил он у Клейна через стену.
— Само собой, — отозвался тот. Очень сильно ныло предплечье — работа требовала очень большой активности мышц.
— Кто сегодня готовит ужин?
— Как угодно, — Клейн вышел из комнаты. — Сколько на этот раз?
— Почти двадцать три миллиона. Ладно, я сделаю. У тебя, наверное, рука болит.
Петерсен прекрасно понимал, что он сам работал за себя одного — а вот Клейн симулировал атаку с множества компьютеров, что требовало максимальной скорости работы протеза.
— Да уж, — Клейн потер руку, которая произвела впечатление деревянной. — Когда-нибудь ее сведет судорога — и нас никто не спасет.
— На этот случай надо иметь рядом с собой иголку — уколешь в комок мышц, и все сразу пройдет. Так делают пловцы в море — всегда имеют при себе булавку, — Петерсен сказал это таким тоном, словно Клейн не имел права на ошибку. — Если ты не сможешь прикрывать меня — нам недолго останется. И даже Движение не сможет вытащить нас из тех переделок, что предстоят в случае провала.
Клейн кивнул. Перед его глазами стояла полоска трансфера — он думал, что же он найдет завтра в той информации, что скачал сегодня у Петерсена под прикрытием «экса».
А Петерсен сидел на табуретке, глядя в окно, пил молоко и думал о том, что когда-нибудь все это кончится…

* * * * *

Клейн второй день раскладывал по полочкам то, что сумел добыть. Информации было более чем достаточно. Временами он посматривал на свой протез, щелкал пальцами, поглаживал уцелевшей рукой правое предплечье и качал головой.
Петерсена не было все это время. Он никогда не отчитывался — где он, с кем, что делает. Сколько Клейн помнил, его напарник был фигурой серьезной, загадочной — особенно он вырос в глазах Клейна после упоминания о взломе баз Движения.
И вот теперь — с каждым открытым файлом — авторитет Петерсена падал и падал. Все ниже и ниже. Казалось, что он уже никогда не станет для Клейна тем, кем был — ведущим их пары, учителем, наставником.
— И ведь я был уверен, что здесь дело нечисто, — бормотал он, читая документы с экрана. — Но не до такой же степени…
Он вспомнил, как нашел агентов Движения — через уличных торговцев наркотиками. Они всегда следили за такими, как Клейн — людьми без правой руки, голодными, грязными, в кармане нет карточки регистрации в Сити, только справка о гражданской казни, по которой максимум, на что он мог рассчитывать — на пакет с едой на сутки в маркетах для бедных.
Парень с оттопыренными карманами подошел к нему сзади, мягко прикоснулся к плечу, прошептал:
— Привет… Где потерял руку?
— Гражданская казнь, — не оборачиваясь, ответил Клейн. — Что тебе надо? Отведешь меня в полицию?
— Зачем? — голос из-за спины не спешил исчезать — как, впрочем, не спешил и появиться перед глазами Клейна. — Таких, как ты, ищут совершенно другие. Слышал про Движение?
— Слышал, — ответил Клейн и резко повернулся. Парень отшатнулся куда-то в тень, сделав все возможное, чтобы оставить свое лицо в тайне.
— Не надо резких движений, — сказал он из полумрака. — Я здесь далеко не последний человек, все мои разговоры с посторонними людьми должны быть продуманными, взвешенными — иначе решат, что я сотрудничаю с полицией, и мой бизнес накроется. А у меня есть маленькая сестренка, которой надо дать образование…
— К черту сестренку, — буркнул Клейн. — Никогда не поверю. Чушь. Что ты знаешь о Движении? Ты состоишь в нем? Или имеешь выходы на их сеть?
Парень замолчал — и спустя пару секунд Клейн понял, что он просто растворился в том мраке, в котором прятался.
— Я был слишком настойчив, — сказал сам себе Клейн. Машинально попытался пригладить волосы на голове, махнул отсутствующей кистью, выругался. У него только что был шанс выйти на Движение и начать поиски дочери. Настоящей, реальной девочки, не то, что у этого дилера — «У меня сестренка, образование, здоровье…»
Он сделал пару шагов по переулку, разглядывая указатели — ему был нужен маркет, он не ел уже два дня. Торговцы ненавидят таких, как он — отказывают даже при предъявлении карточки, по которой обязаны накормить его.
Внезапно перед ним появился человек.
— Вы Клейн. Ваша казнь была два с половиной месяца назад. Вы потеряли руку, вас понизили в правах.
— И еще у меня забрали ребенка, — зачем-то сказал Клейн.
— Бывает, — человек, как и исчезнувший дилер, стоял, прикрывая лицо тенью. — Вы хотите получить работу? Хорошую работу — но вам придется жить на нелегальном положении. Возможно, очень и очень долго. Вы слишком известная личность, чтобы сразу ринуться осваивать территорию Империи с поддельным паспортом. Поживете, поработаете. Подождем, когда слухи о вас перестанут будоражить полицейские участки. Глядишь, и сможем легализовать вас — все зависит от того, как вы будете работать.
— Вы поможете найти мою дочь?
— Думаю, сейчас не время торговаться. Какая к черту дочь, через пару дней вы свалитесь от голода и вас, как ненужный элемент, сожгут в крематории — едва только увидят, что у вас нет руки. Вы еще плохо знаете, как Империя обходится с неугодными. Вы — остались в живых. Еще тысячу подобных вам расстреляли у той же кирпичной стены, что и ваш компьютер.
— Чем они руководствуются, убивая одних и оставляя в живых других? — Клейн был удивлен услышанным. Он был уверен, что возле той стены ни разу не пролилась человеческая кровь.
— Целесообразность поступков имперских судей не поддается логике простого обывателя. Но факт остается фактом — погибло достаточно много неугодных им людей. Не хакеров, конечно — столько знатоков компьютеров вряд ли найдется во всей Империи. То, что вы остались живы — большой плюс…
— Для меня?
— Для Движения. Нам очень не хватает специалистов вашего профиля. Насчет уровня не скажу, потому что пока не знаю о вас ничего — но сам факт отсутствия у вас правой руки говорит о вашей квалификации.
— Это говорит лишь о том, что, несмотря на все мое искусство, я попался, — зло ответил Клейн. — Я взялся за дело, которое изначально было мне не по зубам — всему виной были деньги. В наше трудное время их никогда не хватает — вот я и полез…
— Вы можете напомнить мне обстоятельства дела?
— Могу, — Клейн кивнул. — Была нужна информация. Я добыл ее. И все это оказалось подставой. От начала и до конца.
— Это говорит лишь о том, что вы не можете работать с людьми. Ну, подумаешь, не распознали в заказчике агента спецслужбы! Но работу-то то вы выполнили. Я предлагаю вам работу в такой обстановке, когда не придется думать о том, кто стоит за заданием. Вы будете уверены в тех, кто окружает вас. Уверены полностью, на сто процентов. Вы будете доверять им свои самые потайные мысли, они станут вашими друзьями, вашими верными товарищами. Движение умеет отбирать кадры.
— Я готов, — тут же согласился Клейн. — Мне предоставят жилье, питание?
— Вам предоставят ВСЕ. Стойте на этом месте и ждите. Через двадцать минут к вам подойдет человек, назовет пароль. Вы поступите в его полное распоряжение. И когда мы поймем, что не зря взяли вас — тогда поговорим и о вашей дочери.
Ровно через двадцать минут к Клейну подошел человек, произнес пароль и назвался Петерсеном. Они стали друзьями на долгие четыре года.
И вот теперь их дружба рассыпалась в пыль с каждым открытым файлом.

* * * * *

Клейн пил пиво.
Он пил его уже несколько часов. Он вытащил из холодильника две больших упаковки и всасывал его банку за банкой. Уже десять или двенадцать мятых жестянок валялись у его ног — а он все никак не мог достичь адекватного состояния.
— «Вы будете уверены… На сто процентов!» — бурчал он. Алкоголь всегда подстегивал его к разговорам с самим собой — если он пил в одиночестве. А вспомнить, когда он последний раз выпивал в компании, он вряд ли бы смог. Скорее всего, это было очень и очень давно, до того расстрела у кирпичной стены, до перехода на нелегальное положение.
Он выпил еще одну банку и сжал ее механическими пальцами. Жестянка жалостливо скрежетнула и отлетела в угол.
Клейн подвинулся к компьютеру, залез на какой-то форум и с удовольствием нагадил там:
— Задаете какие-то глупые вопросы… Козлы… Знали бы вы то, что знаю я…
Потом нашел какой-то чат, вступил в пререкания со всеми сразу, обозвал всех подонками, уродами, дебилами, перешел на нецензурную лексику и был несказанно рад, как ребенок, что модератор не может выкинуть его — против Клейна он был явно слабоват. Связь с чатом прервалась — администратор, похоже, отключил его, не в силах сдержать поток брани нового участника.
Клейн с силой ударил по клавиатуре и разбил ее. Несколько клавиш упали на пол. Он проводил их пьяным взглядом, потом взял клавиатуру за угол и шарахнул об стол. Стало легче.
— Его нет уже третий день… — закрыв глаза, произнес Клейн. — У меня кончится пиво, потом я протрезвею, а потом он придет, и я ничего не смогу ему сказать. Где он пропадает?
Встав, он едва не упал — комната совершила какой-то переворот перед его глазами, но механическая рука мгновенно ухватилась за кресло, и он устоял на ногах. Подошел к шкафу с зеркальными дверями, открыл, посмотрел на компьютер Петерсена.
— Никаких тайн, — сказал он. — Больше — никаких тайн. И я уже никогда не найду мою дочь, мою маленькую Шерил…
И он подумал о том, что не давало ему покоя все эти четыре года.
О детской кукле в кирпичной пыли у него под ногами.
Пьяные слезы полились у него из глаз. Тогда, перед расстрелом, перед гражданской казнью, он не мог думать ни о чем — только о своей смерти. Потом, со временем, он вспоминал эту куклу во снах — но тут же отгораживался от воспоминаний глухой стеной.
Конечно же, это не была кукла Шерил. Его дочь росла в одном дворе с семью мальчишками-одногодками — и ей было не до кукол. Она мастерски стреляла из рогатки, лазила по крышам, хулиганила, как настоящий пацан — и Клейн не мог ничего изменить. Конечно, он ругал ее, пытался воздействовать на дочь и кнутом, и пряником — бесполезно. Так что кукла была не ее.
Но сама по себе кукла говорила о том, что у этой стены когда-то стояли и дети.
Клейн закатил двери назад, вернулся к себе, перешагивая рассыпанные по комнате клавиши, тяжело упал в кресло, потянулся за следующей банкой. Отхлебнул, понял, что уже не чувствует вкуса пива — в рот вливалась какая-то противная водянистая субстанция, не имеющая ничего общего с благородным напитком. Но признаться самому себе в том, что уже хватит, он не мог — поэтому сморщился, допил и бросил банку туда же, к остальным.
— Петерсен! — заорал он. — Какого хрена! Где ты есть?! Я хочу услышать от тебя самого всю правду!
Он схватил закрытую банку и резко сжал ее протезом. Она взорвалась, обдав его пеной. Он, не обращая на это внимания, продолжал корежить алюминий до тех пор, пока она не превратилась в шар с острыми краями.
И в этот момент в замке повернулся ключ. Клейн попытался подняться, потому что понимал — он должен встретить Петерсена стоя, а не развалившимся в кресле. Чтобы сразу, в лоб, сказать ему обо всем.
Встать удалось не сразу — тем временем Петерсен вошел, повесил на ручку двери сумку с продуктами, снял плащ и заметил на полу жестянки из-под пива. Оглянулся, встретился взглядом с Клейном. Постоял, помолчал.
— Хочешь сказать, что настало время для разговора? — спросил он Клейна через пару минут.
Клейн кивнул. Пол предательски уплывал из-под ног. Он уже давно пожалел, что довел себя до поросячьего визга, но пути назад не было.
— Не стой у порога, — произнес он заплетающимся языком. — Возьми в холодильнике еще пару банок…
— Я думаю, что тебе хватит, — пожал плечами Петерсен. — А мне что-то не хочется. Поговорим у меня — слишком уж твоя комната напоминает хлев. Я жду.
Он прошел к себе. Клейн услышал, как отодвигались створки шкафа — Петерсен проверял, все ли в порядке на его рабочем месте.
— Ты смотри, какой… — прошептал Клейн. — Хакер хренов… Да все твои тайны у меня давно перед глазами.
Он вошел в комнату и сел на полу в углу — ноги не держали, а единственное кресло занял Петерсен.
— Чем не угодил диван? — спросил хозяин комнаты у Клейна. — Боишься обделаться прямо на нем? Похоже, ты выпил около пяти, может даже шести литров. Куда в тебя влезло?
Петерсен смотрел на Клейна, слегка прищурясь. Чувствовалось, что он напряжен, но старается ничем это не выдать. Пальцы левой руки тихо поглаживали протез правой. Временами по механическим пальцам словно пробегала волна — они вздрагивали, выдавая сразу серию быстрых, практически незаметных движений.
— Зачем я был нужен Движению? — спросил Клейн. — Я ведь самый простой хакер. Скажем больше — хакер-неудачник. С высоты того опыта, что ты дал мне, я понимаю теперь, в какую детскую ловушку я попал. А ты — ты не побоялся ходить со мной на «эксы» уже через два месяца после знакомства…
Он протер ничего не видящие глаза потными ладонями, прищурился, разглядел Петерсена сквозь пьяный туман.
— Смотришь… Улыбаешься… Скажи, а ты знал с самого первого дня, что мою дочь расстреляли? Расстреляли по-настоящему?
Петерсен щелкнул протезом, резко сжав его в кулак.
— Что за чушь? Почему ты решил, что я должен это знать? И почему ты считаешь, что так и случилось?
— Это есть в моем личном деле, Петерсен. Твой компьютер с некоторых пор разучился хранить тайны. Извини, но чужие жизни нельзя калечить сколь угодно долго…
Петерсен метнулся к шкафу, быстро нажал там несколько клавиш, внимательно изучил логии.
— Ты блефуешь, — повернулся он к Клейну. — Я уверен, ты не мог залезть ко мне.
— Мог, не мог — какая разница… — махнул рукой Клейн. — Если бы у тебя пропал ребенок, то ты залез бы куда угодно, хоть в ад, чтобы узнать всю правду… Вот и я — залез, прочитал, поверил. Правда, не сразу.
Он громко икнул и едва не завалился набок.
— Будь оно проклято, это пиво… — хватаясь буквально за воздух, Клейн сумел удержаться. — Но я не мог вот так сразу — взять и поставить тебя перед фактом. Я и сам до сих пор не верю… Что дочь мертва…
— Что ты узнал? — Петерсен подошел вплотную, присел рядом на корточки. — Говори. Уже нет смысла в недосказанности.
— Я знаю все, — кивнул Клейн. — Самое главное — я знаю, что никакого Движения нет. Есть лишь кучка подонков, которая решила взять под свой контроль все кибепространство Империи. «Движение»… Чушь. Сколько человек вы убили? Тысячи? Десятки тысяч?
— Я никого не убивал! — крикнул в лицо Клейну Петерсен.
— Конечно, это был не ты. Ты только пользовался плодами акций. Тебе подбирали напарника — и ты работал с ними. Помнишь, ты как-то сказал, что без меня всегда можешь зайти куда угодно — а вот выйти без проблем у тебя почти никогда не получалось?
— Ты не очень-то похож на пьяного, — процедил сквозь зубы Петерсен. — Слишком длинные фразы строишь.
Он встал, отошел к компьютеру, сел. Потом что-то сделал со своим протезом, пощелкал пальцами, сжал в кулак и спросил:
— Продолжение будет?
— Конечно.
Клейн поднялся вдоль стены.
— Как я понял, со мной у тебя уже третья пара. Что случилось с предыдущими двумя, уточнять не буду, ты все равно соврешь, но рискну предположить — они тоже хотели узнать больше, чем есть в свободном доступе… Знаешь, Петерсен, я понимаю, что меня сейчас тошнит от пива, но я утешаю себя, что эта тошнота — от твоего вида. Мне просто хочется тебя придушить. Вот этой самой сделанной тобой рукой.
Он седлал несколько шагов вперед. Петерсен вскочил со своего кресла, отступил практически к окну и что нажал на своем протезе, выставив правую руку в сторону Клейна. Потом еще и еще…
Клейн остановился, усмехнулся.
— Мне всегда было интересно, почему наши протезы немного разные — и почему ты всегда прячешь железную кисть в рукаве. Теперь я знаю, что смущало меня все эти годы. Уровень ампутации. У тебя он значительно выше. А палачи Империи не ошибаются при накидывании термоудавки. Не хочешь сказать, что стало с твоей рукой? Наверняка что-то банальное — какая-нибудь пьяная драка в дебрях ночного города, падение под поезд или глубокие ожоги.
— Почти угадал. Метро.
— Сам понимаешь, тут промахнуться трудно. И я поверю тебе, что протез ты спроектировал сам — и для себя. Хороший протез, просто изумительный… Так удобно мне еще никогда не было стакан ко рту подносить…
— Ты сумел понять конструкцию?
— Да. Жизнь заставила. В прямом смысле слова. Ведь ты только что несколько раз пытался включить мой нейродетонатор. И был искренне удивлен…
— Был, — Петерсен оставил попытки нажимать скрытую под обшлагом рукава кнопку. — Не велика заслуга.
— Как сказать… — Клейн скорчил пьяную гримасу. — Остаться в живых любой ценой — вот теперь мой девиз.
— Зачем?
— Чтобы люди узнали, что Движения не существует.
— Повторюсь — зачем?
— Чтобы они создали его. Ведь вы — и я благодаря вам — были сами обыкновенными ворами. Прикрываясь великими целями, вы проводили «эксы» и сливали деньги на счета Империи. Вы искали людей, подобных мне — выбирали наиболее талантливых, расстреливали остальных, брали уцелевших на вооружение, заставляя их перед этим пройти все муки ада гражданской казни… Вы отсеивали ненужные элементы — и вот наконец-то все киберпространство в вашей власти. Что дальше? Ни-че-го!
Он размахнулся и швырнул в лицо Петерсену жестяной шарик с острыми краями. Протез придал этому алюминиевому ежу необходимое вращение — и спустя секунду фонтан крови взметнулся из перерезанной артерии хакера.
Петерсен зажал рукой рану и сделал было несколько шагов навстречу Клейну, но быстро ослабел от потери крови и упал. Клейн наклонился к нему, взглянул в глаза умирающему.
— Ты ждешь помощи? Ты ведь знаешь, что при отключения детонатора здесь должны были оказаться сотрудники спецслужбы.
Петерсен смотрел на него глазами, полными ужаса смерти.
— Они не придут. Я отключил все в этом протезе. Все цепи, все устройства. Это выглядит так, словно протез сломался. И его выключили и выкинули, заменив на новый. А мне он не нужен. Он не был мне нужен никогда. Просто ты этого не знал. Ведь именно поэтому меня оставили в живых. Смотри.
Он отстегнул протез и положил его Петерсену на грудь. Потом подошел к его компьютеру, сел, пододвинул левой рукой клавиатуру — и стал нажимать клавиши.
Пальцами обеих рук.
Клавиши стрекотали так, словно правая рука была на месте, словно никто и никогда не отрезал ее на суде. Иногда он приглаживал невидимой рукой волосы на голове и машинально вытирал пот о джинсы. Это было последнее, что видел Петерсен в своей жизни.
А Клейн искал координаты имперских нелегальных кладбищ. Надо будет перезахоронить Шерил по-человечески.
Для начала.