Отдельное спасибо Донору
за неожиданные мысли
Родственные связи.
— Договор подписывали?
Стул скрипнул, где-то звякнула железяка. Сбоку шаги…
— Не знаю…
А рот еле открывается. Кровь запеклась в углу, язык словно наждачная бумага.
— Условия помните?
— Не помню…
Свет в глаза. Гестапо… Дети, прости Господи. За спиной кто-то стоит. Точно. Тот самый.
— Где деньги?
— Не знаю… Воды дайте.
Все-таки треснула губа. И ведь остановилось кровотечение уже… Опять побежала струйка.
— Где? Деньги? — раздельно каждое слово. А за спиной — сопит, переминается с ноги на ногу. — Простой. Вопрос.
— У меня. Ничего. Нет.
И тут же подумалось — зря. Не надо дразнить этого зверя. Как в анекдоте про заику. Кто кого…
Удар в шею подтвердил опасения. Внутри что-то хрустнуло, перед глазами вспыхнул яркий свет. Стул неожиданно перестал поддерживать тело — и пол радостно принял его в свои объятия…
…Что-то льется.
Вода. Холодная.
— Очнулся?
Хочется сказать «Нет». Получается что-то вроде «Буль-буль». Нос не дышит — сто процентов сломан и забит сгустками крови. Вокруг темно. Или с глазами тоже — что-нибудь уже сделали.
— Очнулся… На стул его сажайте. И привяжите.
Веревка шуршит, сжимая запястья. Руки — за спиной. Свет раздвигает тьму.
Значит, с глазами все в порядке. Где там эти уроды?
— Спрашиваю в пятый раз. Договор подписывал?
— Наверное…
— Зачем нарушил?
Вместо слов — кашель. Тут же вспомнилось — били ногами в грудь. Наверное, пара ребер тоже сейчас… Как и нос. Сложился чуть ли не пополам — дальше не пустили веревки.
— Не надо было… Так… — это он кому-то из исполнителей. Что-то вроде укора. Надо же, переборщили. Теперь выговор объявят и лишат сладкого. — Так зачем нарушил условия? Куда дел деньги?
«Бз-з-з-з-з-з…» — вместо голоса. Опять за спиной бряцает металл. Почему-то на ум приходит только автомат Калашникова. А что еще может бряцать у этих сволочей? Не ордена же и медали…
— Я ничего не брал… — а дышать-то хочется. Больно… — Знаю, чем такие шутки заканчиваются…
— Я не Станиславский — но все равно не верю. Доступ был? Был. Деньги исчезли? Исчезли. Значит, виноват. Значит, отдай. И все. И домой — к жене и детям.
«Жена? Дети?!» Кто-то положил руку на плечо. Вздрогнул так, что чуть стул не сломал. Есть в страхе великая сила… Вот только веревки она не рвет. А жаль. Да и страх какой-то — родом из детства… Как в школе перед неизбежной дракой — девчонка, портфели, контрольные, «Дай списать!», а потом за углом бьют по спине, по животу, рвут пиджак… И прежде чем ступить за угол — вот этот самый страх. Волной. Накрывает и топит…
— Страшно? — участливый такой вопрос, добрый. Хочется оглянуться, пустить слезу и кивнуть головой. Но веревки не дают обернуться — впрочем, и слез тоже нет. Совсем. Глаза полны воды, вылитой на голову, ресницы слипаются, веки опухли от ударов — а слез и в помине нет.
Подумал несколько секунд и кивнул, соглашаясь — хотя бы для поддержания разговора. Все равно ведь — вопрос задан с целью выказать превосходство и убедиться в том, что запугали и забили насмерть. Больше их ничего не интересует — кроме, пожалуй, самого главного вопроса.
Но ответа на него нет.
Потому что он не врет. Он не брал деньги. И причиной всему — полное отсутствие упоминания об этом в оперативной памяти. Страх… Сегодня он просто боится умереть.
Звук металла за спиной все навязчивее. В мозгу — куча ассоциаций с инквизицией, с монахами в черных одеждах, держащих в руках факелы и указующих путь к месту казни, чей-то шепот — вкрадчивый и пробирающийся в самое сердце, заставляющий покрыться липким потом, и хуже всего то, что это за спиной, что этого не видно и остается только гадать…
— Значит, все-таки страшно, — человек, стоящий сзади, руку не убрал и никуда не ушел. — Никогда не понимал, зачем люди сами себя терзают… Если страшно — скажи. И все закончится.
— Я ничего не знаю… — абсурдность этого разговора поначалу не вызывала сомнений. Но после стольких ударов по голове он уже начал задумываться насчет собственной правоты. А вдруг на самом деле что-то было? Вот только что? ЧТО?!! — Вы только представьте на секунду, что я говорю правду… Ведь только так…
…Снова сверху лилась вода. Казалось, что тому, кто держит в руках шланг, это доставляет удовольствие. Словно он всю жизнь проработал на мойке машин и нашел в этом себя. Струя прошлась сверху вниз, сильно — до тошноты — ударив в пах.
— Хватит делать вид, что тебе больно, — еще один голос. Да сколько же их тут? И почему он опять на полу? Правую руку тянет — веревка, словно струна. Он лежит на боку, привязанный к стулу…
— Рука… — то ли просьба, то ли просто попытка обратить на себя внимание. — Больно.
— Знаю, — этот последний голос кажется знакомым. Очень знакомым. Но вот все попытки включить память разбиваются о какой-то очаг боли и тьмы в голове. Только лишь монахи с факелами вдоль стен, какие-то совершенно не к месту всплывшие кадры из «Жанны д’Арк»… — Боль — очень хитрая штука. Сигнализатор. Сначала больно, потом очень больно, а потом — смерть… Если не доверять своей боли — можно умереть раньше отведенного срока. Поднимите его.
Стул вернулся в вертикальное положение. Голова — колокол. И внутри — набат. «Бам!.. Бам!..» Попытался запрокинуть шею — что-то хрустнуло. Пришлось застонать — правда, совершенно непроизвольно, но окружающих это порадовало.
— Ничего, сговорчивее будет, — раздалось откуда-то сбоку. Оттуда, откуда обычно били — и тело автоматически попыталось отодвинуться подальше. Веревки не пустили. Это движение вызвало смех.
— Заткнись, Бугрим, — оборвал тот, кто говорил последним. — Он нам еще нужен. Да он и сам это понимает, поэтому пока особо не боится.
— Боюсь… — проведя языком по зубам, отметил пару выбитых. Да и какой-то противный присвист появился — хорошо же они поработали. — Я боюсь — умереть, так ничего и не поняв.
— А что понимать-то? — удивился собеседник, до сих пор невидимый из-за лампы, бьющей в лицо. — Надо слушать вопросы и подбирать к ним подходящие ответы. Правильные ответы. Честные. Мы ведь здесь не в шахматы играем — реванша вам никто не даст. Либо пан, либо пропал.
«Бред… — мысль билась где-то рядом с колоколом. — Кто они? Что им надо? Какие деньги я мог взять?»
А вслух сумел сказать только:
— Черт вас всех побери… Если бы знали, как вы ошибаетесь…
— Мы не ошибаемся никогда. В этом наше преимущество перед вами. Просто иногда мы не можем сами исправить ситуацию — и нам нужны еще люди. Вот, например, сейчас нам нужны вы. Бугрим, пусть ему отмоют от крови лицо — мне нужно, чтобы его глаза видели все то, что я буду ему показывать.
Тот, кого назвали Бугримом, выматерился — безадресно, но уж очень сурово. Захотелось втянуть голову в плечи — настолько ясно представилось, как его сейчас будут умывать… Но когда к нему внезапно прикоснулись чужие руки, и он ясно понял, что эти руки — женские…
— Быстрей можно? — через несколько секунд окрикнул главный. Тем временем перед глазами кое-что прояснилось — человек сидел на столе, уперев руки в колени и болтая ногами, как школьник. — Ну вот, наконец-то, зрение товарищу вернули. Уберите…
Сильные руки Бугрима убрали от него ту, что стерла кровь. Он так ждал, что ему что-нибудь шепнут на ухо — но слышал только дыхание, прерывистое и шумное.
Женщина плакала. Она с трудом сдерживала рыдания, временами с силой прижимая ладонь ко рту — в такие секунды рвущиеся на свободу звуки, спотыкаясь о руку, кидали ее тело вперед; он чувствовал толчки в спину, но ничего не мог поделать…
Эта женщина была его женой. Он узнал ее по запаху, по дыханию, по прикосновениям. Такие вещи нельзя перепутать — если ты любишь свою жену. Он — любил.
И поняв это, он сделал два вывода.
Первое — все очень плохо.
Второе — сейчас начнут давить еще сильнее. Теперь уже не только на его боль. Еще и на ее страх.
Тем временем на свет вышел тот, кто лил на него воду из шланга. Человек встал перед ним, сложив руки на груди и широко расставив ноги. Шланг был вставлен за пояс, словно пистолет с длинным глушителем. Конец, подключенный к водопроводу, терялся где-то в полумраке этой комнаты.
— Опять бить? — вопрос дался как-то уж очень легко.
— Нет, — человек, сидевший на столе, легко спрыгнул на пол и подошел поближе, встав рядом с тем, кого в мыслях пришлось окрестить «Водолеем». — Попытаемся договориться.
— Уже легче. Но чувствую себя не лучшим образом для подобных разговоров.
— Охотно верю, — человек сделал шаг вперед, приблизившись на расстояние двух метров. Он производил впечатление интеллигента, совершенно случайно оказавшегося здесь, в некоем подобии пыточной. Его отличие от стоящего рядом «Водолея» было непросто разительным — казалось, они родом с разных планет. В говорящем человеке было достаточно шарма для того, чтобы обедать в дорогих ресторанах, вести богемную жизнь и разъезжать на «Мерседесе» — «Водолей», напротив, производил впечатление тупого исполнителя, горы мышц, к которой приделали две ноги в виде плохо гнущихся столбов.
Но наибольшую разницу производили глаза. Живые, хитрые у главного — и неподвижные, холодные у того, кто явно был рожден для исполнения пыток и наказаний. Одни глаза притягивали — другие пугали и заставляли отводить взгляд.
Подумав, он решил смотреть в первые. Нельзя сказать, что выбор был сделан неправильно — но из двух зол…
— Все дело в том, что мы с вами находимся в очень неравных условиях, — неожиданно сказал обладатель хитрых глаз. — И даже не потому, что вы связаны и сидите на стуле, утирая кровь с лица, а я нависаю над вами, весь такой благополучный, пахнущий дорогим одеколоном…
— И почему же?
— Потому что та цель, что стоит передо мной, должна быть выполнена — в отличие от вас, перед кем никаких целей пока не поставлено. Я должен получить ответ на вопрос. И, поверьте, я получу его — что бы мне это не стоило. Я воспользуюсь для этого всеми доступными мне средствами — законными и противозаконными, человечными и бесчеловечными. И вы не сможете мне помешать. Вам просто некуда отсюда деться.
— Еще бы… Связан, избит… Головорезы передо мной, головорезы вокруг меня… Да еще и…
— Неужели вы узнали? — человек улыбнулся. — Да, действительно, здесь ваша жена. Надо же, насколько тонко вы ее чувствуете! Вы уж нас извините — но нам пришлось взять ее с собой. Для гарантии.
— Какой? Решили, что увидев ее здесь, я стану сговорчивее? — усмешка вышла, прямо сказать, не очень.
— А вы не согласны с этим утверждением? — человек приблизился вплотную, наклонился и сказал чуть ли не в упор. — Ну, на этот счет мы подстраховались дважды. Но об этом чуть позже. А сейчас я хотел бы начать, простите за тавтологию, с начала. Разрешите представиться, — он выпрямился, вернулся на свое прежнее место, усевшись на стол, — начальник несуществующего отдела дознания Корнеев Николай Петрович. Только не начинайте сейчас рассуждать понятиями из детективов — мол, если он назвал мне свое настоящее имя, то я отсюда точно никогда не выйду живым, я теперь слишком много знаю, меня точно убьют… Будете нам помогать — останетесь в живых, гарантирую. Резона в вашей смерти нет никакого. Напротив — будучи живым, мы можете принести очень и очень много пользы. Даже больше, чем принесли до этого. Не считая того вреда, что случился на днях при вашем непосредственном участии.
— Николай Петрович, не говорите загадками, — в голове опять зашумело. — Чем меньше я буду напрягаться, пытаясь понять тайный смысл ваших слов, тем лучше для нас обоих. У меня, судя по симптомам, хорошее сотрясение мозга — что не добавляет бонусов ни мне, ни вам. Давайте проще — но при этом, если можно, поподробнее. Потому как я уверен, всей полноты картины в таком состоянии мне самому не постичь.
— За сотрясение — извините, конечно, но сами виноваты, — Корнеев развел руками и поудобнее устроился на столе. — Вас ведь доставить сюда оказалось очень сложной задачей…
— Я не помню.
— Ретроградная амнезия, — короткий комментарий, казалось, оправдывает все действия Корнеева. — Сопровождает примерно половину всех сотрясений мозга. В том числе, как видите, и ваше. Могу напомнить… Хотя нет, поступим не так. Есть подозрение, что вы можете не помнить не только это. Поэтому поведем себя несколько иначе. Я с самого начала не был сторонником подобного с вами обращения — только не подумайте, что из соображений гуманности, ни в коем случае. Я вообще этим качеством не отличаюсь. Скорее из соображений практичности — слишком дорого ваши мозги стоят. И слишком многое могут.
Корнеев достал из внутреннего кармана пиджака «Палм», несколько раз ткнул стилом в экран, прочитал увиденное, хмыкнул и снова посмотрел на своего собеседника.
— Благодаря вашим стараниям наша фирма получила прибыль в размере двадцати пяти с небольшим миллионов долларов в течение последних десяти месяцев. Как вам эта цифра?
— Я к ней равнодушен. Эта цифра для меня сейчас просто звук…
— Не может быть, — Корнеев усмехнулся. — Хотите проверить, как звучит то, что касается вас?
Он опять сверился с «Палмом» и сказал:
— Ваша зарплата разительно отличается от денежного обеспечения большинства людей в этой стране. Причем в лучшую сторону.
— Ну и что?
— Просто глупо — имея столько денег, сидеть на стуле с окровавленной мордой! — Корнеев внезапно изменился в лице и почти крикнул. — Какого черта вам понадобилось красть все остальное?
— Не знаю. Не помню. Не понимаю, о чем вы.
— Не знаете? Не помните? — Николай Петрович спрыгнул со стола, подбежал, снова наклонился и едва не брызгая слюной в лицо, прошипел:
— Вспомнишь… Давай сюда бабу.
«Водолей» отошел куда в темноту, шурша шлангом. Через несколько секунд он появился вновь, держа за руку женщину.
— Ваша жена, — Корнеев указал пальцем. — Ваша любимая жена Лариса. Мы прекрасно осведомлены о том, какие отношения преобладают в вашей семье. Любовь-морковь и все такое. Ну, еще бы… При таком уровне среднемесячных доходов…
Он замолчал на минуту, задумавшись о чем-то. Глаза его неподвижно смотрели куда-то, видя перед собой неведомые картины…
— У вас проблемы в семейной жизни? — этот вопрос сорвался с разбитых губ сам собой. — Вас тревожат воспоминания?
Хлесткая пощечина заставила пожалеть о словах. Корнеев вытер следы крови, оставшиеся на кисти, вонзился глазами в глаза, ноздри широко раздулись, но он моментально сумел взять себя в руки.
— Не твое дело, хакер хренов… Давайте, покажите ему… Проблемы в семейной жизни.
Она упала после первого же удара. Его руки, онемевшие уже окончательно, были не в силах помочь. Били они грамотно, с паузами, давая возможность отдыхать после каждого удара — если этот процесс можно было назвать отдыхом. Лариса молчала — первым ударом в живот ей перехватило дыхание, она могла только тихо стонать, ловя широко раскрытым ртом воздух.
— Стойте! Прекратите! Остановитесь! Я правда ничего не понимаю! Объясните мне, сволочи, что вы хотите от меня!..
Били ногами, если она не могла подняться. Били руками, поднимая ее сами. Корнеев, вернувшись на свой любимый стол, что-то читал на «Палме», даже не глядя на происходящее. Через пару минут Лариса уже не шевелилась — Бугрим шевельнул ее ногой, потом посмотрел на «Водолея». Тот вытащил из-за пояса конец шланга, сходил куда-то, вернулся с уже бьющей из шланга струей.
Вода не произвела никакого эффекта. Лариса неподвижно лежала на полу; окровавленное лицо, спутанные волосы, задранное платье… Вокруг набежала большая лужа воды с розовым оттенком. Корнеев отвлекся от чтения, посмотрел на эту неприглядную картину и остался доволен.
— Вы что-то кричали насчет объяснений? — спросил он. — Разве можно было ждать от вас ответа до этой экзекуции? А теперь вы знаете, чем все это может кончиться. И это еще не все. Помните, я говорил вам, что мы подстраховались дважды? Но пусть это останется нашей маленькой тайной. Пока. А вы ничего не хотите мне сказать?
— Сволочи… Твари… — судорогой свело руки, зубы скрипели в бессильной злобе. — Поднимите ее, пустите меня к ней… Не дай бог она умрет…
— Она не умрет, — Корнеев подошел к луже, присел на корточки и внимательно рассмотрел лежащую женщину. — Мои парни, конечно, убийцы — но не в этот раз. На кону слишком многое, чтобы позволить козырям исчезнуть так быстро.
…Он все-таки потерял сознание. Следом за Ларисой. Понял он это по струе воды. Его снова приводили в чувство — уже в третий или четвертый раз за это время. Возвращение в мир было внезапным и шумным — он резко вздохнул, закашлялся, наглотавшись воды, замотал головой и опять осознал свою неволю, бешено крутя руками, примотанными к спинке стула.
Ларисы уже не было перед ним — о том, что произошло, напоминала только большая лужа в том месте, где она лежала, да мокрые следы, уходящие куда-то в темноту.
— С пробуждением вас, — Корнеев по-прежнему разговаривал с ним в двух тональностях — ироничной и злой. Сейчас была очередь иронии. — Честно говоря, мне это уже стало надоедать. Слабый вы какой-то, силы свои не рассчитали. О чем вы думали, когда решили играть против нас?
В ответ — ни слова. Дышать было тяжело, злоба переполняла и душила. Взгляд наливался свинцом, цепляясь за фигуру Корнеева.
— Слабый, слабый, не пытайтесь меня сейчас напугать своими бешеными зрачками, — Корнеев повернул экран «Палма», показал там какие-то буковки. — Вот наш с вами договор. Вы беретесь проверять наш сервер на предмет проникновения внутрь всяких злоумышленников — выступая в их роли и тестируя защиту. Мы вам за это платим деньги. Хорошие деньги…
— Не помню…
— Неужели все так плохо? — Корнеев усмехнулся. — Ладно, дам почитать.
Он подошел, протянул компьютер.
— «Я, Муратов Сергей Викторович, принимаю на себя обязательства по…» Муратов? Я — Муратов?
Корнеев наклонил голову и пристально посмотрел в глаза вопрошающему.
— Не понял, — выдержав паузу, сказал он.
— Я не помню…
«Муратов? А ведь действительно — я здесь уже столько времени, а передо мной еще ни разу не встал вопрос: «Кто же я такой?» Неужели меня так здорово отходили, что моя личность теперь тайна для меня самого?»
— Вы не помните себя? — Корнеев недоверчиво ухмыльнулся. — Но жену-то вы вспомнили.
— Да. Вы правы. Жену — помню. Но это все очень и очень интуитивно. Дайте почитать дальше…
Корнеев снова протянул «Палм». Строки медленно поползли вверх.
Содержание было чертовски простым. Он, Муратов, был принят на работу в некую фирму, занимающуюся… Черт его знает, чем эта фирма занималась. Туманные формулировки, пробивающиеся сквозь заслон сотрясения мозга, не давали понять это — но суть была простой. Он был у них экспертом по информационной безопасности в течение уже почти двух лет. В его обязанности входило поддержание компьютерных мощностей фирмы на должном уровне, защита от проникновения извне, борьба с разного рода взломщиками и вирусописателями…
— Не так быстро, — попросил он Корнеева. — И если можно — ослабьте веревки. Я думаю, что руки мне еще пригодятся.
Хозяин «Палма» уменьшил скорость движения текста. Муратов продолжил чтение, понимая, что все эти буковки не говорят ему ровным счетом ничего. А самое главное — они не дают ни малейшего намека на то, что существует ответ на вопрос Корнеева. На тот самый вопрос — «Где деньги?!» Потому что зацепиться в мозгу было не за что.
Жена — это было единственное, что связывало его с реальностью. Прочитав договор до конца, он сделал для себя вывод — разобраться и договориться с Корнеевым будет очень непросто. Хотя бы потому, что предмет этого самого договора был ему, Муратову, неизвестен.
Абсолютно неизвестен. И никакими побоями нельзя было выколотить из него ответ — потому что ответа он не знал.
А если и знал — то не помнил.
Правда, очень хотелось верить, что он ничего не украл, не испортил и никого не подвел. Где-то внутри сидело знание о том, что работником он должен быть хорошим, исполнительным, безо всяких намеков на вредительство и воровство.
— Руки развяжете? — еще раз спросил он у Корнеева. — Иначе разговора у нас не получится. И отведите меня к жене. Вам, скотам, так все с рук не сойдет.
Ему оставалось только блефовать, делать вид, что предмет разговора ему ясен. Он пытался на этом выторговать себе хоть какую-то свободу для маневра. Оказавшись рядом с женой, он сумеет облегчить ее страдания — а заодно и выведать кое-что насчет себя.
По крайней мере, имя и фамилию он теперь знал. Род занятий — тоже. А вот насчет каких денег идет речь — тут было сложнее…
Корнеев заколебался. Он явно ожидал от Муратова подвоха. Но все-таки желание решить проблему побыстрее пересилило в нем недоверие. Он махнул рукой Бугриму — здоровяк подошел и рванул веревку за спиной. Волна боли прорезала кисти, Муратов вскрикнул и машинально сжал ладони перед собой, после чего принялся растирать бесчувственные пальцы. Через несколько секунд иголки вонзились в руки изнутри.
Муратов закричал. Руки оживали — но происходило это с такой жуткой болью, что хотелось выть и кататься по полу. Горячие толчки заставляли пальцы набухать и превращаться в сардельки — он смотрел на свои побагровевшие руки с ужасом и думал, что теперь точно умрет…
Корнеев любовался этим примерно минуту, потом дал какую-то незаметную команду. В плечо Муратова вонзился шприц.
Под кожей надулся теплый шарик. От него исходили токи, снимающие боль; Муратов вдруг почувствовал, как иглы, рвущие руки изнутри, куда отступили. Стало легче. Он повращал кистями в суставах, потер запястья и рассматривал свои синюшные руки уже безо всякого ужаса.
— Хорошая штука, — увидев реакцию, прокомментировал Корнеев. — Не знаю, чем все кончится — но, по крайней мере, будет не больно. Даже наоборот.
— Точно, — кивнул Муратов, осознав, что сидит на полу. Все-таки боль свалила его в очередной раз — но как-то сумели обойтись без порции ледяной воды. Осмотревшись, Муратов увидел, что они с Корнеевым остались один на один — исчезли все, даже тот, кто сделал укол. — Как насчет жены?
— Для начала стоит подняться.
Муратов встал — мозжечок попытался сыграть с ним злую шутку и свалить обратно, но исполнив сложные пируэты, он удержался на ногах. Тем временем теплая припухлость на плече продолжала пульсировать, наполняя кровь и мозги спокойствием и тихой радостью.
Корнеев показал, куда идти.
— По пути подумайте о том, что все это — только прелюдия. Я вынужден прибегать к подобным мерам — ибо в противном случае их применят ко мне.
Муратов кивнул и сделал несколько шагов в неосвещенную часть комнаты. Постепенно его зрение адаптировалось к темноте — он понял, что все это больше похоже на просторный подвал, нежели на кабинет для допросов. Стены уходили куда-то вдаль, по ним тянулись трубы отопления и водопровод (в нескольких метрах от себя Муратов увидел насаженный на кран шланг — ТОТ САМЫЙ шланг); окон не было, двери тоже разглядеть не удавалось.
— Идеальное помещение для пыток, — из-за спины произнес Корнеев. — Не пытайтесь найти способ убежать отсюда. Это нереально.
— Где жена? — спросил Муратов, даже не удивляясь, насколько хорошо Корнеев видит в темноте.
— По правой стороне будет дверной проем. Там что-то вроде кладовой. Внутри диван — осторожнее, не споткнитесь. На диване ваша Лариса. Она спит, не пытайтесь ее разбудить. Ей укололи то же, что и вам. Просто чуть больше…
— Надо же, какой вдруг стал заботливый, — с ненавистью прошептал Муратов, а потом громко спросил:
— Вы не сделали ее наркоманкой?
— Не было такой задачи, — Корнеев, хоть и дал некоторые поблажки, далеко от себя Муратова не отпускал — пошел следом за ним. — Досталось ей немало… Это с целью обезболивания.
— Твари… — войдя в чулан, он все-таки ударился коленкой о диван, нащупал руками перед собой спящую жену и сел рядом. Лариса лежала на спине, руки вдоль тела, дыхание тяжелое, прерывистое, изредка с губ срывались стоны. Даже наркотик не мог снять боль до конца. Муратов взял ее руку в свою, отметив, что чувствительность постепенно возвращается, погладил пальцы, потом аккуратно убрал волосы с лица, ощутив спекшуюся кровь.
— Они еще заплатят за все… — тихо сказал он. — Придет время… Сейчас надо точно узнать, что им от меня надо — и сыграть на этом. Вот только — что?
Он обхватил голову руками. Мысли играли в чехарду, перескакивая с места на место и не давая ухватиться ни за одну из них. Договор… Работа на фирму… Пропавшие деньги. Им нужны деньги. Они думают, что я знаю, где они. Пока я молчу — я жив. Я и вместе со мной Лариса. Если умирает Лариса — умирает и моя тайна. Вывод — бить будут. Но не насмерть. Что взять с мертвого? А живой, как ни крути, может все-таки сказать, может выдать секрет, вернуть деньги…
В дверях появился силуэт Корнеева.
— Муратов, у нас нет время на сентиментальность. Или мы ведем обоюдополезный диалог — или я убью вас. И вашу жену. Вы согласны?
— Для этого вам придется пересказать мне всю историю. С самого начала. И хватит бить. Я нормальный человек. Я хочу жить. Я хочу уйти отсюда здоровым полноценным мужчиной и увести отсюда мою жену. Поэтому — никаких головорезов. Трезвый и спокойный разговор.
Корнеев постоял в дверях, потом сделал шаг в сторону, как бы намекая на то, что Муратов должен покинуть эту комнату. Пришлось подчиниться.
Расставаться с женой, находящейся в таком тяжелом и беззащитном состоянии, было нелегко. Отпустив ее руку, он вышел мимо Корнеева и мимоходом отметил, как тот слегка отшатнулся, чтобы не оказаться в опасной близости.
«А он боится», — не без удовольствия подумалось Муратову. Вернувшись к столу, он осмотрелся и решил, что не хочет сидеть на опротивевшем стуле. Присев на краешек стола — туда, где обычно находился во время избиений Корнеев — наконец, нашел время и для себя.
Ощупал лицо, нос, покрутил кистями в суставах, несколько раз попытался глубоко вдохнуть, но пронзившая боль где-то справа в боку подтвердила его опасения насчет пары сломанных ребер. Лицо же было равномерно опухшим — никаких знакомых морщинок, складок, только болезненные холмики на скулах, под глазами и на подбородке. Попробовав кончикам языка изнутри все зубы, определил, что те два, что ему уже выбили — это только начало. Стоматологу предстоит очень много работы…
— Исследуете себя? — Корнеев подошел тихо и незаметно. — Пытаетесь проверить, насколько вы готовы к активному сопротивлению и побегу?
— Какой побег? — Муратов говорил с долей иронии, чтобы самому себе казаться адаптированным к происходящему. — Здесь в десяти метрах жена, которая не в состоянии ступить без моей помощи ни шагу. Вы сумели сделать так, чтобы привязать меня к этому месту на неопределенный срок.
— Срок вы определите себе сами. Как только отдадите мне то, что вам не принадлежит — уйдете отсюда. Вам хватит сил, чтобы унести ее на руках.
Муратов поудобнее устроился на столе и кивнул.
— Да уж, сил хватит. Свои переломы я запомню и при случае поделюсь ими с тобой, — ему вдруг надоело играть в интеллигентного человека, который даже своего палача называет на «вы». — Поделюсь — с избытком.
— В вас сейчас говорит наркотик, — Корнеев поправил стул Муратова ногой и сел на него. — Когда будете забирать жену — мы можем уколоть вам еще. Легче будет нести.
Корнеев словно не заметил этого «ты», что кинул в него окровавленный оппонент. Он продолжал говорить вежливо и холодно — никакой перемены в голосе, никакой реакции на угрозы. Наоборот, он уже видел дело решенным и обсуждал, что они станут делать потом, когда Муратову придется покинуть это место.
— Итак, — закинув ногу на ногу, начал Корнеев. — Несмотря на то, что мы с вами поменялись местами — относительно, хочу заметить — и вы сейчас возвышаетесь надо мной… Суть-то дела не изменилась. Вы по-прежнему человек, который находится в неволе — и отвечает на мои вопросы. Вот та предыстория, которую вы хотели услышать — я поверю вашей сказке о потери памяти. Слушайте внимательно — заодно и я пересмотрю свои взгляды на происходящее.
Он прищурился, словно пытаясь пробуравить Муратова взглядом. Тот вздрогнул, но очередная теплая волна из сладкой припухлости на плече стукнула в голову и расслабила его. Сложив руки на груди, тот кого назвали «хакером хреновым», приготовился выслушать историю, что могла спасти жизнь ему и его жене.
— Вы были приняты на работу два года назад. Это не совсем точный срок — но не имеет смысла подсчитывать досконально. Взяли вас по рекомендации одной очень уважаемой конторы, специализирующей на компьютерной безопасности — причем рекомендации эти были неопровержимы и подтверждались вашими дипломами, свидетельствами о прохождении разного рода курсов и специализаций, публикациями в Интернете… В общем, ваша слава воистину была всеобъемлюща. Таких экспертов в вопросах технологий, связанных с хранением и защитой информации, в поле нашего зрения были единицы. Одни уже хорошо сидели на своих местах, другие готовились уехать за границу, за третьих вели борьбу чересчур влиятельные корпорации — мы все-таки не всесильны, бороться с ними нам было не под силу. Выбор пал на вас — на тот момент вы были без работы по каким-то личным мотивам, нам так и не удалось до них докопаться, но факт остается фактом. Вы были лучшим — но почему-то никому не нужны. И мы протянули вам руку. Вы это помните?
— Нет, — сразу же ответил Муратов, который слушал все, как какую-то фантастическую книжку. — Я, конечно, верю, что эксперт, и все такое… Но пока я не вспомнил ничего, кроме своей жены. Ни-че-го.
— Ладно, я только начал. Может, дальше что-нибудь прояснится… Хотя, знаете, Муратов — не расслабляйтесь. Думаете, я все вам расскажу, в конце вы глупо улыбнетесь, разведете руками и скажете: «Черт побери, Корнеев, какая веселая получилась сказка! Но какое ко мне она имеет отношение? Отпустите меня домой!» Запомните — такого выхода из ситуации не будет. Не получится.
— Охотно верю. Лучше продолжайте, — Муратов оперся руками за спиной и прищурился — так же хитро, как до этого Корнеев. — Я весь внимание.
— Хорошо, не будем тянуть время. Вы были приняты на работу и сразу приступили к делу. Вы сделали все необходимое для защиты нашей информации — благодаря чему доходы сразу возросли. До того момента конкуренты владели едва ли не всей информацией, связанной с нашим бизнесом — теперь же это стало для них непосильной задачей. Не будем вдаваться в подробности, но очень много секретов, технологий и прочая, и прочая… Все это вы спасли. И все это выразилось в вашем денежном содержании.
— Мне стоит снова сказать, что я ничего не помню, — ухмыльнулся Муратов.
— Вы это говорите с какой-то странной ноткой в голосе, — Корнеев покачал головой. — Не пойму — это что, гордость? Когда ваши мозги я размажу по стене выстрелом из пистолета — от гордости не останется и следа.
— Охотно верю, — Муратов согласился с оппонентом. — Однако же — незачем было так бить. Иногда чувствую себя крайне неприятно — тошнота, знаете ли, волнами… А к носу прикасаться просто боюсь. Думаю выставить вам потом счет за лечение. Или по окончании нашей с вами дискуссии вы превратитесь в исчезнувшего анонима, найти которого не представится возможным?
— В принципе вы правы, — Корнеев развел руками. — Мой статус не предполагает дальнейшей с вами дружбы — да я к ней и не стремлюсь. Выколотить из вас то, что требуется — и исчезнуть. Чтобы появиться где-то — уже для других…
Оттуда, где находилась Лариса, донесся громкий протяжный стон. Муратов вздрогнул и спрыгнул со стола. Корнеев остановил его жестом:
— Не стоит этого делать. К ней никто не прикоснется — пока мы разговариваем. Здесь есть врач — это честно. При необходимости он выполнит все, что требуется, не нарушив своей клятвы. Обезболит, перевяжет — все, что нужно. И ничего этого я не смогу вам гарантировать, если результат нашей беседы меня не удовлетворит. Думаю, это не понравится вам обоим.
Муратов выслушал это все, потом спросил:
— Вы упомянули некоторое время назад о том, что подстраховались дважды. Что это значит?
Корнеев недоверчиво посмотрел на собеседника, потом указал пальцем на стол, предлагая ему вернуться на место, и задал встречный вопрос:
— Вы на самом деле ничего не помните?
— Ну, кое-что уже всплывает из недр моей изувеченной памяти, — с иронией сказал Муратов. Эта самая ирония далась ему крайне тяжело — угол челюсти ныл неимоверно, каждое слово давалось с трудом, но он старался показать всем своим видом, что контролирует ситуацию, насколько это вообще возможно в его положении.
Корнеев вздохнул, что-то прошептал, покачал головой и произнес:
— Мне кажется, вы в чем-то переигрываете — не могу только понять, в чем. Не складывается как-то… Но условие выставлено — по крайней мере, мне. Дважды — это именно дважды. Страховка — это не только ваша жена. Это два человека.
— И кто же мне так дорог, что в состоянии сравниться с женой? — приподнял Муратов брови в искреннем изумлении. — Не томите душу, говорите скорее. Хотя нет, стойте, попробую угадать. Это мой родственник?
— Да, — Корнеев пытался принять ту игру, что вел сейчас Муратов, но чувствовал, что если пойдет у него на поводу, то может проиграть — поэтому очень внимательно следил за тем, чтобы не перейти тонкую грань и не растерять преимущество.
— Близкий?
— Уверен. Документы не смотрел — но глупо сомневаться.
В какой-то момент Корнеев вдруг понял, что осталось еще два-три вопроса — и он не поймет, кто здесь кого допрашивает. Он попытался вмешаться в процесс жестко:
— Хватит гадать, Муратов. Хватит. Остановитесь. Я верю в то, что вы переживаете сейчас состояние ретроградной амнезии. Однако же она подразумевает, что человек не помнит только события, предшествующие травме — несколько минут до нее, несколько часов, максимум дней. Вы же пытаетесь мне внушить, что не помните вообще ничего! Так не бывает!
— Кто этот человек? — ледяным тоном переспросил Муратов. — Отвечайте — иначе дальше наша беседа не продвинется ни на шаг.
— Этот человек — ваш сын! — крикнул Корнеев, вскочив со своего стула. — Черт побери, хватит разыгрывать тут идиота! Ваш сын! Константин Муратов, одиннадцати лет от роду! Вы понимаете? Две страховки! Жена и сын! Твою мать… — он махнул рукой и закрыл глаза на секунду.
— Спокойно, дыши ровнее, — сказал Корнеев через пару мгновений сам себе. — Вдох-выдох, вдох-выдох… Муратов, знаете что я вам сейчас скажу? — спросил он, вернувшись на свое место. Тот вместо ответа слегка наклонил голову, будто прислушиваясь.
— Скажу, что хоть здесь и не филиал гестапо — но проблемы со здоровьем будут у вас у всех. У тебя, у твоей жены и у твоего ребенка. И ты можешь не отвечать, можешь забыть их всех нахрен, можешь делать вид, что твои мозги расплавились от ударов мои парней, что ледяной водой все воспоминания о деньгах смыло в канализацию — но я сделаю свою работу, чего бы мне это не стоило! А уж что это будет стоить тебе — меня совершенно не волнует.
С каждым последующим словом Муратов постепенно менялся в лице. Его словно вколачивало в тот стол, на котором он сидел. Упоминания о семье делали его заметно слабее — Корнеев это чувствовал и пытался дожать, запугать; скрипя зубами и бешено вращая глазами, он изображал из себя вселенское зло.
— Где сын? — спросил Муратов, когда монолог был окончен.
— Нужны доказательства? — Корнеев ухмыльнулся. — Будут.
Он вынул из кармана маленькую рацию, сказал что-то сквозь громкий треск.
— Сейчас будет, — убрал он ее обратно, вздохнул и пригладил волосы. Откуда-то из дальнего конца подвала послышались шаги.
Муратов напрягся и принялся всматриваться в темноту. Вскоре на свет вышел Бугрим — за руку он вел мальчика в спортивном костюме. Ребенок был сильно напуган, красные глаза говорили о том, что он много плакал.
— Вот оно, ваше чадо, — махнул рукой Корнеев. Ребенок тихо шепнул: «Папа…» и попытался шагнуть в сторону стола, но сопровождающий не пустил его, цепко ухватив огромной ладонью за плечо. Муратов смотрел на мальчика неподвижно, даже не моргая.
Корнеев внимательно оценил реакцию отца, потом кивнул Бугриму — тот увел ребенка обратно в темноту.
— Как на этот раз — разговор состоится? — спросил он Муратова. — Как мне кажется, я предъявил вам все доказательства того, что сотрудничать с нами придется. Деньги надо будет вернуть.
— Вы не закончили свой рассказ, — внезапно перевел взгляд с того места, где несколько секунд назад стоял сын, на Корнеева Муратов. — Все как-то про жену, про ребенка. Где фабула? Что именно я сделал — чтобы за это стоило убить всю мою семью?
— Вам было дано задание — впрочем, не в первый раз. Проверить сеть организации на возможность проникнуть в нее извне. Достаточно странно просить сделать это того, кто сам строил защиту — но прихоть руководства состояла в этом. Якобы вы могли бы найти ошибки в своем компьютерном творчестве, став по другую сторону баррикад. Большое видится на расстоянии.
— Нормальный принцип, — согласился Муратов. — И что, у меня получалось?
Корнеев промолчал, в который уже раз сверился со своим «наладонником» и продолжил:
— Для проведения подобных экспериментов была создана целая система компьютеров. Их установили у вас дома для имитации «массированной киберагрессии» — таким термином пользовались ваши — и заодно и мои — хозяева…
— Работодатели, — уточнил Муратов. — Хозяев у меня нет.
— Как будет угодно, — кивнул Корнеев. — Мне пофигу ваша терминология и игра слов. И прошу меня больше не перебивать. Те компьютеры, что стояли у вас дома, были снаряжены по последнему слову техники и позволяли выполнить, на мой взгляд, любую задачу. И вы пользовались ими только для того, чтобы осуществить доступ к компьютерам организации.
— Одним словом, я обязан был взломать их систему, получить доступ к секретной информации и в качестве доказательства предоставить какой-нибудь файл, который они сами выставляли в виде мишени, — Муратов покачал головой.
— Вы вспомнили?! — радостно спросил Корнеев.
— Нет, — возразил Муратов. — Я просто представил, как это должно выглядеть — в пределах разумности. Я бы построил такие проверки подобным образом. И что же — мои взломы были успешны? Каковы результаты этой заказной «киберагрессии»?
— Результат в целом были неплохие, я читал заключения независимых экспертов. Вы нашли несколько серьезных брешей в своей же собственной обороне и удачно их залатали. Но во всем этом есть — точнее сказать, была — маленькая хитрость. Вы не представляете, о чем я? — Корнеев прищурился, загадав Муратову загадку.
— Никоим образом, — тот пожал плечами и машинально поморщился от боли — в шее что-то тихонько хрустнуло и напомнило о том, что было здесь всего час назад. — Даже не догадываюсь — но могу предположить.
— Давайте.
— Меня проверяли. Так? Я делал работу — а потом те самые независимые эксперты проверяли, не оставил ли я где-нибудь лазейку для себя.
Корнеев оценил проницательность собеседника.
— Да, вам не откажешь в сообразительности. Все происходило именно так. Вы ставили защиту, вы ее ломали, вы исправляли ошибки — а следом за вами шли заградотряды НКВД и следили за тем, чтобы никто не предал Родину.
Муратов прикоснулся к распухшей переносице, потом ощупал скулы и затылок.
— Это — тоже НКВД?
— Какая разница, как это называется? — Корнеев развел руками. — Ничего личного. Работа такая…
— И на кой все это было нужно? — Муратов выглядел разочарованным. — Им что, меня было мало? Не думаю, что организация занималась изготовлением ядерного оружия или наркотиков во вселенских масштабах. Какие там могли быть, к чертовой матери, секреты — чтобы выстраивать такую степень проверки? Сначала проверить защиту, потом нападение, потом меня?
— Кто девочку ужинает — тот ее и танцует, — объяснил, ничего не объясняя, Корнеев. — Доходы фирмы росли, конкуренция на рынке становилась все более жесткой, технологии, особенно высокие — едва ли не самый ходовой товар… Вот и приходилось перестраховываться.
— Ладно, с этим я могу смириться, — Муратов махнул рукой. — Что там дальше в вашем сценарии?
— Дальше — больше… В смысле хуже. Во время проверки устойчивости системы с банковского счета организации исчезло два миллиона долларов. Такая вот неприятность… Узнали об этом быстро — во время очередных выплат по каким-то там счетам, когда партнеры недополучили эту сумму. Все были искренне удивлены, ибо за организацией такого прежде не водилось…
— Два миллиона… — прошептал Муратов. — Долларов… Везет же кому-то.
— Когда стали разбираться, что же произошло, то выяснилось, что деньги исчезли на следующие после проверки сутки. Были обнаружены следы проникновения в систему, которые, однако, не давали никаких зацепок. По крайней мере, те самые специалисты, что стояли у вас за спиной, справиться с этой задачей не смогли. К вам же по понятной причине обращаться не стали.
Муратов согласился молча, настороженно ожидая продолжения. Корнеев чувствовал некоторое замешательство, которое исходило от оппонента, но пока не мог понять, чем оно вызвано — всплывающими воспоминаниями, упоминанием о том, что за ним следили или найденными следами взлома. Хакер выглядел сейчас как боксер, который ждет удара — но оценить, насколько он к этому удару готов, было невозможно.
— Служба безопасности состояла — и состоит (тут Корнев поправил галстук) — из людей опытных, знающих и многое повидавших на своем веку. Работу, что мы проделали, сложно назвать расследованием в полном смысле слова — мы лишь использовали то, что было дано в учебниках и на лекциях наших педагогов. Быстро набросали схему заинтересованных лиц, выбрали всех, у кого не было мотива и было алиби, потом определили, у кого существовал прямой доступ в систему… Ну, и напоследок — так сказать, на закуску, или, если хотите, на сладкое — оставили того, кто эту систему сам создавал. То есть вас.
— И какой же вывод вы сделали? — Муратов спросил, прекрасно понимая, к чему клонит Корнеев.
— Что возможностей для кражи было достаточно, — ответил тот. — Более чем. Как у вас, так и еще у пяти-шести человек — у тех, кто владел паролями, кто представлял себе в деталях платежные схемы. Мы разговаривали со всеми.
— Подобным образом? — Муратов махнул руками в сторону розовой лужи. — Они тоже были здесь, сидели на этом стуле, умывались из шланга и пытались выправить сломанные носы? Все мое руководство, парочка финансистов, администратор сети! Кто еще? Кого я сразу не вспомнил? А лично директор — он побывал в вашем подвале? Или ему высказано исключительное доверие в этой ситуации?
Корнеев посмотрел куда-то в пол, повозил носком ботинка перед собой, пнул невидимый камешек и поднял глаза на Муратова.
— Да. Подобным образом. В течение прошедших сорока восьми часов здесь побывали все перечисленные люди. Кроме директора.
— Дело в том, — поучительным и одновременно ненавидящим тоном произнес Муратов, — что не стоит — никогда не стоит! — делать исключений. Ибо в таком случае те законы, к котором они применены, становятся уже не законами, а так, в лучшем случае правилами… И они постепенно обрастают этими самыми исключениями, их становится все больше и больше, и скоро уже не поймешь, где закон, а где те, кто его обходит! Ведь исключением стал не только директор — им стали вы…
— Как? — поразился этому выводу Корнеев.
— Вы — человек, что имеет право выбивать секреты из людей, которые ими владеют. И разве не может быть так, что ситуация придумана вами от начала до конца — чтобы простимулировать подобные допросы и получить настоящие пароли, настоящие номера счетов и доступ к финансовым транзакциям? Ведь теперь вы наверняка знаете все — каждый сообщил вам свою часть информации.
— Для человека с сотрясением мозга вы неплохо соображаете, — Корнеев похлопал в ладоши, вяло спародировав аплодисменты. — Но суть в том, что деньги взяли именно вы. Я допросил всех, сложил два и два и понял, что был только один человек, которому не надо было собирать информацию по крупицам. Это вы, Муратов. И все, что нам с вами осталось — это постараться вспомнить… Вспомнить и вернуть на счет два миллиона долларов. Поверьте, у меня действительно нет указаний убивать вас при благоприятном исходе дела. Вы будете уволены из организации — и вам даже предложат символическое выходное пособие, возьмут кучу подписок о неразглашении…
— Даже если бы я хотел — я не могу вспомнить ничего, — Муратов развел руками и подумал о том, что если на самом деле украл эти деньги, то будет вдвойне обидно — он понятия не имеет, где они сейчас и как их взять. — Ничего. Что скажете? Будете продолжать выбивать из меня информацию? Но в таком случае вы просто убьете меня — думаю, именно этими кончится. И если это действительно я — то денег вам не видать.
— Я не думаю, что все кончится так плохо.
— Это вы о моей смерти?
— Это я о деньгах.
И тут Муратов понял, что полностью потерял нить происходящего. Перед ним сидел человек, который не нуждался в его показаниях и признаниях. По каким-то причинам он перестал бить хакера чужими руками и принялся философствовать с ним, рассказывать о том, что выветрилось из памяти Муратова вместе с ударами…
— Хорошо…- сказал он после непродолжительной паузы. — Я попытаюсь вспомнить. Но — если что-то не получится, не обессудьте…
— Неправильный подход, — Корнеев погрозил пальцем. — Либо вспоминаете — либо умираете вместе со своей семьей. Здесь. Сейчас. Потому что так должно быть.
— Я вас услышал, — Муратов согласно кивнул. — Я тоже заинтересован в том, чтобы моя жена… И сын… Оказались в безопасности. А Лариса еще и нуждается в медицинской помощи… Я постараюсь вспомнить. Итак, вы уверяете меня в том, что я выполнял какую-то задачу по проверке устойчивости системы, в результате которой получил неограниченный доступ к секретной финансовой информации и сумел перевести со счета организации на свой два миллиона долларов. В принципе — вещь реальная. Но, насколько я понял, делал я это и раньше — но деньги пропали только сейчас. Почему?
— Вас надо спросить. Наверное, что-то изменилось в вашей жизни — что-то, потребовавшее вложения больших денег.
— Да на такие деньги самолет можно купить! — Муратов искренне удивился. — Представить, конечно, можно все, что угодно. Кто-то в семье болен неизлечимой болезнью — раз. Нужды на образование и обучение — два. Разбил чужую дорогую машину — три. Просто наехали какие-то отморозки — четыре. Короче, фантазировать можно бесконечно. Но какой из этих пунктов требует вложения двух миллионов долларов — хоть убейте, не знаю.
— Убьем, убьем, не переживайте, — Корнеев вздохнул. — Вы думаете, те парни ушли и больше не вернутся? Они поблизости — и я уже готов дать им команду подключаться к допросу. В очередной раз…
Он поднялся со стула, зашел за спинку и оперся на нее двумя руками:
— Вы совершенно не хотите делать то, что от вас требуется — вспоминать. Вы зачем-то делаете так, чтобы анализировать ситуацию приходилось мне. А это неправильно. Это, если честно, уже бесит. И, между прочим, наталкивает только на одну мысль — вы водите меня за нос. Очень профессионально, но тут как в поговорке — «Вор у вора…» и так далее.
Приподняв стул на несколько сантиметров, он со злостью стукнул ножками об пол, шумно выдохнул и сказал:
— Даю вам пять минут. Потом я вас убью. Вас и вашу жену. Ну, и этого, щенка вашего… Уже чтобы совсем никто… Короче, время пошло.
— Но тогда проблемы будут у вас, — Муратов внезапно осознал, насколько оказался близок к гибели. — Ведь вы не вернете деньги…
— И черт с ними… Я уже устал за эти дни настолько, что мечтаю об одном. Пусть все это закончится — хоть как-нибудь. И все. И хватит. Думаете, так просто — морды бить и в людей стрелять?
— У вас богатый опыт?
— Не заговаривайте мне зубы. Время идет. Опыт богатый.
Он снова сел на свое место, сложил руки на груди и стал ждать. Муратов беспомощно пытался понять, что же от него хотят. Он вплел пальцы в волосы и думал, думал, думал… Временами казалось, что он что-то вспомнил, в такие моменты он вскрикивал, пытался произнести что-то, но тут же обрывал сам себя, потому что мысль ускользала в очередной раз, ускользала, чтобы больше не вернуться…
— Послушайте, я правда не помню! — крикнул он Корнееву. — Ну вы же сами виноваты! Зачем надо было так бить!
— Вот только не надо мне указывать, — ответил тот. — У меня и так слишком много начальников.
Он встал, быстрым движением достал из-за пояса пистолет и выстрелил в Муратова. Пуля ударила его в лицо и свалила со стола. Звук выстрела отразился от стен и быстро затих, оставив в ушах только тихий звон.
Корнеев обошел стол, посмотрел на Муратова, шевельнул его ногой — но проверять, жив ли он, было бессмысленно. Мертвее мертвого… Пуля вошла точно в глаз, под телом расплывалась огромная лужа крови.
— Тайны, тайны… Бугрим! — крикнул он куда-то в темноту. — Давай, кончай там… Как ее… Ларису. Только тихо. Хватит пальбы. Лучше еще пара уколов.
Спустя пару минут, когда Корнеев уже сидел на стуле, осторожно и одновременно с наслаждением вдыхая запах ствола, только что исторгнувшего смерть, Бугрим и его напарник вышли из комнатки, где на диване только что от передозировки наркотика умерла жена Муратова. За руку они вели крайне напуганного Костю, который до конца, похоже, не соображал, что происходит.
Когда его поставили прямо перед Корнеевым, тот поднял на него глаза, улыбнулся и принялся навинчивать на ствол глушитель.
— Знаешь, что это?
Мальчик молчал.
— Не знаешь? Или просто не хочешь отвечать?
— Знаю, — сумел выдавить из себя Костя. — Глушитель. Вы папу убили?
— Да. И маму, — Корнеев, казалось не испытывал вообще никаких эмоций. — И поскольку твой отец оказался абсолютно не сговорчивым — придется сделать тоже самое и с тобой. Приказ, знаешь ли…
— Не надо, — тихонько пискнул мальчик. — Не хочу. Не надо…
— Дело в том, что я тоже так думаю, — Корнеев развел руками. — Понимаешь, прежде чем пообщаться с твоим папой, я читал его личное дело. И из него неожиданно узнал, что ты — не родной сын. Приемный. У твоей мамы не могло быть детей. Тебя взяли в шестимесячном возрасте в детском доме. Твоя настоящая мама умерла во время родов, других ближайших родственников почему-то не нашлось… Так ты и стал Костей Муратовым.
Ребенок смотрел широко открытыми глазами на Корнеева и слушал.
— Все дело в том, что ты — в силу своего статуса — не попадаешь в схему. То есть — за тебя не заплачено. Ни цента. И тратить на тебя пулю мне совсем не хочется. Конечно, в моем случае — одним грехом больше, одним меньше.. И тем не менее.
Он махнул удлиненным стволом в сторону своих помощников.
— Выведите его на улицу. Черт с ним. Ему все равно никто не поеверит. Улица поглотит его. И либо он примет ее законы и выживет — либо не судьба.
Бугрим взял Костю за руку…
Оказавшись за пределами подвала, мальчик огляделся по сторонам. По крайней мере, город это был тот же самый.
— Родной, приемный… — буркнул он себе под нос. Эту историю он знал уже давно — с тех пор, как Муратов решил приобщить сына к хакерскому делу. Влез в компьютер организации, прочел досье отца, узнал правду. Долго думал…
Потом поправил кое-что в одном месте. Никто не заметил. Потом еще и еще…
Сунул руку в карман. Карточка. Пластик.
Осталось решить — зачем в одиннадцать лет два миллиона долларов.
Но он придумает.
Время еще есть.